— Что он сказал? — спросил врач.
— Ничего важного. Хотел бы я быть уверенным, что это Кейн. — Иисус Пьетро коротко кивнул врачу и двум полицейским. — Продолжайте, — сказал он и вышел в ночь.
— Почему ты уходишь? Только стало становиться интересно.
— Нет, не стало; и стакан у меня пустой, и вообще, я надеялся, что ты пойдешь со мной.
Полли засмеялась.
— Ты, наверное, веришь в чудеса.
— Верно. А почему ты уходишь?
Погруженные в толпу, целиком заполнявшую комнату; захлестнутые водопадом человеческих голосов, Полли и Мэтт тем не менее, находились в известном смысле наедине. Вежливость и отсутствие интереса не позволяли никому понастоящему к ним прислушиваться. Следовательно, никто их и не слышал, ибо как можно сосредоточиться на двух разговорах сразу? Они были в этой комнате все равно, что сами по себе, — в комнате с податливыми стенами и неподатливыми локтями, в комнате маленькой и уединенной, как телефонная будка.
— По-моему, Джей свихнулся на пси-способностях, — сказала Полли. Она не ответила на вопрос Мэтта, что того вполне устроило. Он ожидал, что сможет удрать от спора с Худом незамеченным. В этом ему повезло. Но Полли, явившаяся присоединиться к нему, была новой и не такой, как прежде, и он наслаждался, воображая себе ее мотивы.
— Он всегда так говорит?
— Да. Он думает, что если бы мы только могли… — она остановилась. Девушка с тайной. — Забудем про Джея. Расскажи мне о себе.
И он заговорил о рудокопных червях, и о домашней жизни, и о школе в секторе девять Плато Гамма, и помянул дядю Мэтта, который умер, как бунтовщик, но она оставила без внимания эту наживку. А Полли говорила про то, что выросла в сотне миль отсюда, поблизости от Колонийского Университета, и описала свою работу на Передающей Силовой Станции Дельта, но не упомянула о слуховом аппарате.
— Ты выглядишь, как девушка с тайной, — сказал Мэтт. — Я думаю, дело в улыбке.
Она придвинулась поближе к нему, то есть очень близко, и понизила голос.
— Ты умеешь хранить тайну?
Мэтт улыбнулся уголками губ, давая понять, что знает, что сейчас произойдет. Она все равно это скажет.
— Могу.
И так оно и было. Но она не отодвигалась. Они улыбались друг другу с расстояния пары дюймов, нос к носу, удовлетворенные на миг тишиной, человеку прошлого показавшейся бы разгаром бомбежки. Она была приятной, Полли. Лицо ее было соблазнительным и опасным, фигурка под свободным зеленым джемпером — маленькой, гибкой и женственной, перетекающей с грацией танцовщицы. Мгновение Мэтт молча заглядывал ей в глаза и чувствовал себя очень хорошо. Мгновение прошло и они заговорили о пустяках.
Движение толпы перенесло их через полкомнаты. Один раз они протолкались к бару за новой порцией, потом снова позволили толпе себя подхватить. В непрерывном гаме было что-то гипнотическое, что-то объясняющее, почему коллективным выпивкам уже больше полутысячи лет — ибо монотонный шумовой фон давно использовали в гипнозе. Время перестало существовать. Но настал момент, когда Мэтт понял, что попросит Полли пойти с ним домой, и что она согласится.
Такой возможности ему не представилось.
Что-то переменилось в лице Полли. Она словно прислушивалась к чему-то, что могла слышать только она. Слуховой аппарат? Мэтт был готов притвориться, что ничего не заметил, но и такой возможности тоже не получил. Ибо Полли внезапно исчезла, растворилась в толпе; не так, будто она спешила, но словно вспомнила о каком-то деле, о какой-то пустячной мелочи, о которой могла позаботиться и теперь. Мэтт попытался последовать за Полли, но человеческое море сомкнулось за ней.
«Слуховой аппарат, — сказал он себе. — Он ее вызвал». Но Мэтт остался у бара, борясь с напором, уносившим его прочь. он уже был очень пьян и рад этому. Он не верил, что дело в слуховом аппарате. Все было слишком знакомо. Слишком много девушек уже теряли к нему интерес так же внезапно, как Полли. Он был не просто разочарован. Ему было больно. А водка помогала убить боль.
Примерно в десять тридцать он перебрался на другую сторону бара. Парнишка, изображавший бармена, находился в счастливом опьянении и рад был уступить свое место. Мэтт и сам был мертвецки пьян. Он с серьезным видом раздавал выпивку, держась вежливо, но не подобострастно. Толпа уже редела. Наступило время сна для большей части Горы Посмотрика. Тротуары в большинстве городов уже свернули и оставили до зари. Эти революционеры, должно быть, поздно встают. Мэтт автоматически подавал стаканы, но уже не был больше самим собой.
Водка стала кончаться. А кроме водки ничего не было — водки, выработанной из воздуха, сахара и воды умными земными бактериями. «Ну и пусть кончается», — злобно подумал Мэтт. Можно будет поглядеть на свару.
Он подал кому-то затребованную водку с грейпфрутом. Но рука с рюмкой не убралась, уступая место кому-то другому. Мэтт постепенно понял, что рука принадлежит Лэни Мэттсон.
— Привет, — сказал он.
— Привет. Хочешь подмениться?
— Да пожалуй.
Кто-то поменялся с ним местами — один из высоких сопровождающих Лэни — и Лэни провела его сквозь редеющие ряды к чудесным образом незанятому дивану. Мэтт глубоко провалился в диван. Если он закрывал глаза, комната начинала вращаться.
— Ты всегда такой в воду опущенный?
— Нет. Меня кое-что грызет.
— Скажешь мне?
Мэтт повернулся поглядеть на нее. Отчего-то его затуманенное водкой зрение проникло за косметику Лэни и он увидел, что рот у нее слишком широкий, а глаза непонятно велики. Но она улыбалась с сочувственным любопытством.
— Видела когда-нибудь девственного мужика в двадцать один год? — Он прищурился, пытаясь определить ее реакцию.
Уголки рта Лэни странно изогнулись.
— Нет.
Она пытается не засмеяться, понял Мэтт. И отвернулся.
— Интереса не хватает?
— Нет! Черт возьми, нет.
— Что же тогда?
— Они меня забывают. — Мэтт почувствовал, что трезвеет со временем и от усилий, затраченных на ответ. — Просто девушка, за которой я ухаживаю, вдруг берет и, — он неуклюже махнул рукой, — забывает, что я рядом. Не знаю, почему.
— Вставай.
— Хмпф?
Мэтт почувствовал, что его тянут за руку. Встал. Комната завертелась и он понял, что не протрезвел, просто почувствовал себя уверенней, пока сидел. Мэтт последовал за тянущей его рукой Лэни, чувствуя облегчение оттого, что не упал. Следующее, что он понял — это что вокруг черно, как в яме.
— Где мы?
Ответа не последовало. Он почувствовал, как чьи-то руки расстегивают ему рубаху, руки с маленькими острыми ногтями, путавшимися в волосах на его груди. Потом с него упали штаны.
