- Билли всемогущий, - потрясенно прошептал Стас. - Прямо как живая...
Рука бессильно опустилась. Перед ним лежал живой ребенок, и ее глаза под пушистыми ресницами молили его о пощаде...
- Это только игра! - прорычал Стас, уговаривая сам себя. - Только игра! Просто игра! Ее даже нет! Просто набор битов!
Но она так смотрела...
И, словно угадав его мысли, снова ожил мегафон. На этот раз другим голосом.
- Послушайте! Мы поняли, что произошло, - вещал уверенный бархатистый голос. - Вы играли в вира-клубе, и сами не заметили, как очутились в реале. Поверьте, вы уже в настоящей жизни.
Стас замер. Уже второй раз игровые персонажи размышляли словно живые... Неужели...
- Это уже не игра! Пощадите ребенка! Это уже не игра, поверьте! Вы убиваете живых людей! - увещевал голос. - Пощадите ребенка!
Рука бессильно сползла с лица девочки.
- Дядя, не надо, - шептала она разбитыми губами, с ужасом уставившись на него своими голубыми глазенками. - Пожалуйста, не надо... я буду хорошо себя вести... не надо... мама... мама... мама...
Слезы потекли по ее заляпанным кровью щекам.
Стас выронил шпильку.
- Это уже не игра! - неслось с улицы.
Это не игра. Вот почему он не смог засейвиться здесь. Это не полигон игры, это уже реал.
- Господи... что я наделал...
За последний час он причинил столько боли, убил столько живых людей... и как убил... Стас содрогнулся.
Это было невыносимо. И этого никак не исправить.
И никак не избавиться от осознания того, что он сделал. Никак...
Никак. Кроме смерти.
Смерть.
31.
Эта мысль пришла как избавление.
Он медленно поднялся на ноги и шагнул к окну.
- Простите, я не хотел... - беззвучно зашептал он, закрыв глаза. - Я не хотел. Видит бог, я не хотел... Я просто работал цензором...
Он сорвал жалюзи, вытянул руку и стал стрелять - в небо, чтобы никого не задеть.
Время тянулось невыносимо медленно. Доли секунды растянулись в вечность - он жал курок раз за разом, и больше ничего не происходило. А потом снизу ответили. Первая пуля ударила в левое плечо. Его мотнуло и обожгло, но он устоял и продолжал стрелять. И в голове пульсировала только одно: "Быстрее бы все кончилось!"
На него обрушился град пуль. В живот, в грудь, в голову...
Он встретил их с радостью.
32.
И вдруг тьма расступилась. Сквозь веки пробился свет.
Наверно, это ад? Он открыл глаза.
От лица отъезжали окуляры, вверх поднимался шлем вира-контакта.
Накатило такое облегчение, которого Стас не испытывал ни разу в жизни. Это была всего лишь игра! Слава Билли всемогущему!..
Возле кресла стоял его шеф. И тот парень, который представился практикантом из Питера. Теперь парень был без грима и не притворялся. Никакой он не практикант. Психолог он.
- Стасик, - вкрадчиво говорил шеф. - За последний месяц вы проверяли семь игр, потратили двести пять часов полноценного вира-погружения, оплаченных государством, но ни в одной игре не довели тестовую сумму даже до трехсот лембед. Проверка не в счет.
Стас вдруг все понял. Все кусочки мозаики встали на свои места, - и то, зачем психолог под видом практиканта плел ему байки про американских цензоров; и почему вира-клуб "Реальность грез" был таким незаметным снаружи; и то, что там оказалась только одна не лицензированная игра, о которой он никогда не слышал, и почему на самом деле она до мелочей походила на реальный клуб; и почему в этой игре были такие реалистичные персонажи; и беременная женщина, и такая трогательная маленькая девчушка, все встало на свои места.
- Стасик, - говорил шеф, потихоньку распаляясь. - Вы неудовлетворительно прошли сегодняшнюю проверку на профпригодность. Собственно, вы ее совсем не прошли. Надеюсь, вы все понимаете? - Шеф сделал паузу, холодно разглядывая Стаса, словно пришпиленного булавкой, но еще извивающегося таракана. - Завтра. Сами. Ко мне на стол. По собственному желанию.
Стас кое-как выбрался из кресла. Слова шефа струились по краю сознания, но куда-то проваливались. Думать сейчас он не мог. Пережитый ужас и внезапное избавление выбили из него способность думать. Стас на всякий случай кивнул и на негнущихся ногах вышел из комнаты. Его била дрожь.
Обеспокоенный психолог вышел за ним.
А распалившийся старший цензор еще долго месил воздух ладонями, словно убеждал кого-то невидимого:
- В конце концов, здесь не место нытикам и слюнтяям! Что это за моральные страдания, что это за пацифистская муть! Мы не благотворительностью занимаемся! Мы служащие министерства по борьбе с пропагандой насилия и жестокости, черт возьми!..
Старший цензор все говорил и говорил. С напором, изо всех сил стараясь кого-то убедить. Да только не было в комнате никого, - кроме него самого.
