На другое утро, опять-таки по указанию Паппаса, он сел в машину вместе с Эзрой и выехал за ворота. И тут же был атакован репортерами. Машина не смогла пробить себе дорогу.
Репортеры набросились на Фэди с вопросами:
– Над чем вы работаете?
– Почему удостоились чести переселиться из скромного жилища в этот роскошный особняк?
И так далее.
Строго выполняя инструкцию, полученную от Паппаса, Фэди нечленораздельно ответил на вопросы, сославшись на «сложность проблем, которые он решает и которые не могут представить интерес для широкой публики».
– А счетик в банке «Тэрстон – сын – и дядя» кем открыт? – раздался визгливый голос.
– Ученые Бизнесонии не могут обижаться на правительство. Им оказывают всемерную поддержку, если убеждаются в целесообразности и эффективности их работ. – Фэди, останавливаясь, словно бы для того, чтобы подобрать слова, только-только родившиеся в мозгу, произнес фразу, которую заучил.
Так и не выдавив из него ничего путного, репортеры набросились на Эзру, которую вначале не заметили в машине.
К удивлению Фэди, она нисколько не сопротивлялась, когда какой-то особенно бойкий репортер раскрыл дверцу и навел на нее фотоаппарат. Эзра вышла из машины и приняла очень эффектную позу для съемок.
Толпа ахнула и, позабыв о Фэди, ринулась к Эзре. Ее фотографировали во всех возможных ракурсах. Наиболее предприимчивые репортеры заставили ее стать рядом с Фэди и снимали их вдвоем. Уступая просьбам одного особенно нахального типа, она согласилась поцеловать Фэди.
Затем Эзру потянули от Фэди, и он среди гама и шума, царившего кругом, услышал обрывки ответов, которые она давала репортерам:
– Да, я знаю. Но не вмешиваюсь. Это – мужские дела, они меня не интересуют… Больше никого в доме нет, я и Фэди… Я не думаю пока бросать работу. Танцы – мое призвание, Фэди тоже любит искусство… Да, он мне нравится…
Вырвавшись из толпы репортеров, они поехали в центр города. Эзра попросила остановиться у большого универмага.
– Надеюсь, вы будете меня сопровождать, – не то тоном приказа, не то с просьбой обратилась она к Фэди.
Войдя в магазин, они отправились в дамский отдел, и Эзра придирчиво, проявляя большой вкус, стала выбирать себе белье.
Фэди услышал, как несколько раз за их спиной щелкнули затворы фотоаппаратов. Его предупредили, что в случае, если Эзра решит произвести покупки, платить должен он, расходы будут возмещены.
Он так и поступил.
А когда они вернулись в особняк и Эзра протянула ему деньги, Фэди с обидой произнес:
– Все остальное тоже бутафория?
– Что вы имеете в виду? – спокойно спросила Эзра.
– «Фэди тоже любит искусство»… «Да, он мне нравится», – повторил он то, что Эзра говорила репортерам. – И поцелуй тоже?
Дыхание его прервалось, словно кто-то клещами сжал его легкие.
– Нравитесь, – вызывающе ответила Эзра. – Вы милый, хороший мальчик. И если хотите, я вас сейчас опять поцелую. По-настоящему. Хорошо?
Не помня себя, Фэди сжал ее в своих объятиях и впился губами в податливые горячие губы Эзры.
Он почувствовал, как она вдруг обмякла, ему показалось, что она уже вся без остатка принадлежит ему.
Но Эзра вдруг выскользнула из его объятий я, поправляя прическу, спокойно произнесла:
– Вот и все. Больше это не должно повторяться. Понятно? Я здесь не для этого.
Фэди не раз приходилось оставаться наедине с Эзрой, но, чувствуя ее настороженность, он всеми силами сдерживал себя. Это было мучительно, непереносимо. Равнодушие Эзры отравляло ему существование.
Во всем остальном он не мог пожаловаться на свою судьбу. Шли недели и месяцы, никто его больше не тревожил. Он спокойно занимался своим делом и сумел усовершенствовать локатор чувств. Правда, случилось несчастье с Бэтси. Фэди стал замечать, что шерсть ее вначале потеряла блеск, потом начала выпадать. Кошка день ото дня становилась все более вялой, отказывалась от пищи.
Фэди решил обратиться к ветеринару. Тот осмотрел кошку, но причину заболевания установить не смог.
Спустя две недели Бэтси сдохла. Фэди стал приучать к опытам собаку и домашних птиц.
Ралф время от времени появлялся в особняке, бегло расспрашивал Фэди о работе, а потом отправлялся на половину Эзры и к вечеру уезжал с ней, по-видимому, в бар. Фэди обуревали все ужасы ревности, но он утешал себя тем, что встречи эти носят служебный характер. Упоминание имени Ралфа всегда вызывало на лице Эзры какую-то настороженность и выражение недовольства, если не сказать брезгливости. Фэди убедился, что она испытывает к Ралфу отнюдь не те чувства, на которые тот, по всему судя, рассчитывал.
Однажды Эзра приехала ночью раньше обычного. Фэди еще находился в лаборатории и, услышав стук двери, собирался подняться к себе. Он почти никогда не ложился спать, пока не знал, что Эзра уже дома.
Фэди не успел выключить аппарат, как дверь открылась и в комнату вошел Ралф.
– Ты еще не спишь, мученик науки? – По всему видно, он изрядно выпил. – Эзре что-то не здоровится, и она попросила подвезти ее. Но к себе не пустила… Недотрога, – со злостью добавил Ралф. – А ты все кошек гладишь?
– Уже не глажу, – мрачно промолвил Фэди.
– С чего бы это? – с иронией спросил Ралф. – Или на людей перешел?
– Ты с ума сошел! – вскочил. Фэди. Ралф удивленно взглянул на него.
– Чего ты так испугался?
Фэди как-то весь обмяк. Его в эту минуту покинула неприязнь к Ралфу, хотелось хоть кому-нибудь высказать мучившие его мысли.
– Я не знаю… Это может быть и не так, – сказал он сбивчиво. – Бэтси издохла. У Клака, пса нашего, тоже начинает вылезать шерсть. Может быть, это от того, что я их облучаю… Нужно обратиться к медикам.
Фэди взволнованно ходил по комнате.
– Успокойся, Фэди, – сказал Ралф. – Сядь и расскажи толком, в чем дело.
– В чем дело? – переспросил Фэди с таким видом, как будто его разбудили после глубокого сна. – О чем рассказать?
Он несколько минут помолчал и заговорил совсем спокойно:
– Мне удалось усовершенствовать индикатор. Это очень важно. Я уже говорил тебе, что доза биотоков, излучаемых живыми организмами, различна. Это зависит от их объема, интенсивности деятельности каждого органа, от привычек, даже от характера… В общем так же, как нет двух человек с одинаковым сочетанием линий на пальцах рук. Это называется у нас дактилоскопией… Так нет и двух существ, у которых одинаковая доза излучаемых биотоков. Вот этот индикатор, – Фэди указал на небольшой аппарат рядом с экраном, – когда мы направляем луч на интересующий нас объект и получаем рельефное, стереоскопическое изображение, он автоматически включает устройство, делающее изображение осязаемым.
