— Пожалуйста, подскажите, как мне связаться с Калымовым Валентином Александровичем?
— Заместитель директора бюро Валентин Александрович Калымов на флорианской базе сейчас отсутствует. Но вы можете оставить свое сообщение мне и в день его возвращения…
Так. К черту все законы и правила приличия.
— Саша, ты же не думаешь, что мы сможем…
— Тихо. Держи кулаки.
Код личной изолированной линии Калымова я помню еще из прошлой жизни. Валя поможет, это не вопрос, главное — до него достучаться. А уж что мне делать, если он меня узнает, или хотя бы заподозрит… об этом подумаем потом.
Канал оказался свободен, но экран вновь продемонстрировал мне незнакомое лицо. Юноша семнадцати лет, вихры до плеч, никогда его не видела.
— Привет, — сказал юноша, — вы кто? Кто вам дал этот код?
— Если я его знаю, значит, имею право. Позовите Калымова.
— Дядь Валь, тут тебя какая-то туземка. По закрытой линии.
Дядь Валь. Надо же. У Калымова есть племянник? А вот и сам мой бывший капитан и учитель. Постарел немного, еще больше похудел. Давно не виделись… И наверное, уже не увидимся.
— Здравствуйте, — поздоровался невозмутимо. И стал ждать продолжения.
— Привет. У меня слишком мало времени, а дело не терпит отлагательства.
— Ну, хоть представьтесь.
Я усмехнулась. Представьтесь. Представлюсь, и тебя Кондратий хватит.
— Потом. Поверьте, если бы не срочность, я ни за что не воспользовалась бы этой линией. Поговорите с Игорем Седых.
— Он что, живой? — выпучил глаза Калымов, — ну, проходимец…
— Игорь, давай. Две минуты.
Я не очень вслушивалась в сумбурные объяснения Игоря, и в вопросы Калымова я тоже не вслушивалась. Меня охватило какое-то чувство отстраненности, как будто происходит все не со мной, не в моем доме, и меня не касается и не коснется. Да, накрылась медным тазом идея угнать флаер. Как же я теперь скажу, что не полечу с вами, ребята? Как я смогу сказать?
— Хорошо. Сегодня до полуночи вам надо быть в планетарном отделении бюро при посольстве солнечной. Постарайтесь успеть.
Канал разъединился.
— Саш, пошли, — говорит Игорь, наклоняясь ко мне. — Время.
— Я остаюсь. Мне ничего не грозит. А лететь сейчас я тоже не могу.
— Саша…
— Ну, ты же мог догадаться, что так будет. Все равно прощаться, глупый ты человек. Так лучше сейчас. Я тебя не забуду. Давай, иди. Не то опоздаете.
Он еще сомневается, он еще ждет, что я передумаю. Ну, что мне сделать, чтобы ты поторопился? Все же пропадете.
— До свидания, Саш.
Коснулся напоследок моей руки, быстро, неуловимо. Отвернулся и ушел. Хлопнула внизу дверь, едва слышно зашумела на улице взлетающая машина. Прощайте.
Самые поздние сумерки. Берег реки, какая-то поляна, огонек на том берегу, тусклый и несерьезный. Под стеной леса — флаер. На заднем сидении, свернувшись клубочком, спит умаявшаяся девочка. Тихо, темно.
Потом приоткрывается дверца, в мокрый скрипучий мох спрыгивает Игорь.
— Вы куда? — Шепчет из кабины Садмаи.
— Я здесь. К воде схожу. Отдыхайте.
Но к воде не подойти. Там заросли каких-то колючек. Игорь, присев у темного сухого ствола, раскуривает сигарету. Вспыхивает огненная точка, необходимое дополнение к влажному лесу, все серебро которого под ногами уже начало превращаться в ржавое железо.
Время тянется, льется темной водой. А другая вода плюхает о берег жидкими и скучными аплодисментами. Но вот откуда-то сверху на мох, на колючки, на лес и воду начинают падать крупные, напитанные водой хлопья. Первый снегопад в этом году. Сашка-то не видит…
Поселок. Несколько флаеров, снабженных прожекторами, заходят на посадку возле крайнего дома. Уже почти ничего не видно. Из машин выскакивают люди, в руках у них фонарики. Всего около пятнадцати человек. Окружают дом. На крыльцо взбегает полноватый куратор, у него в руке электронный ключ. Он суетится, но когда дверь все же оказывается открытой, то куратора вежливо отодвигают в сторону и со сноровкой, демонстрирующей отличное знание дела, в дом врываются несколько офицеров СПК. Куратор входит следом.
Из разных помещений доносятся голоса:
— Чисто!
— У меня тоже.
— Никого!
— Пусто.
— Эй, здесь это… — голос со второго этажа. А вот и сам обладатель голоса. Невысокий белобрысый парень лет двадцати, в звании сержанта.
— Здесь, кажется, хозяйка, но с ней что-то не так!
Куратор, сильно побледнев, бежит к лестнице, но его снова опережают, и в кабинете пен-рит он оказывается одним из последних. Из-за темных спин ничего не видно, зато слышно, как кого-то бьют по щекам и настойчиво требуют:
— Где они, ты знаешь? Отвечай! Они здесь были? Мужчина и девочка были здесь?
Куратору с трудом удается протолкаться к креслу. Его подопечная, похоже, без сознания. Она никак не реагирует на все тормошения и удары. Голова болтается на шее, словно пришитая.
— Прекратите! — Возмущению Гилоиса нет предела, — Вы что, не видите, что у нее приступ? Пустите меня…
Пульс у пен-рит есть, и это уже хорошо. Плохо, что зрачки расширены, и плохо, что она так и не пришла в себя. Это тот самый случай, когда промедление может свести на нет многолетнюю работу куратора и уничтожить ценный экспериментальный материал. Пусть программа по этому материалу с недавних пор закрыта, наблюдения не прекращались, информация копится, ведь когда-нибудь, возможно, этот опыт придется повторить.
— Я ее забираю! — Заявляет куратор. — А вы можете искать здесь что угодно и кого угодно…
— Кто же вам позволит? — отвечает высокий мужчина в штатском, он явно главный у споков. — Девица — свидетель. Возможно, основной свидетель.
— Если прямо сейчас не запустить финальную часть трансформации, она умрет.
— Если вы запустите трансформацию, нам от нее не будет уже никакой пользы.
— А сейчас есть польза?
— У нас есть методы, способные поднять покойника.
Гилоис распалился окончательно:
— Готовьте ваши методы. Потому что без моей помощи через час она — труп.
— Командир, погляди-ка!
В комнату вошел еще один человек в форме, в руке — порванная мужская куртка.
— Они здесь были, — утвердительно склонил голову командир, — мы их найдем. Можете забирать эту пен-рит.
Последнее прозвучало вовсе не как медицинский термин.
— Пусть ваши люди мне помогут. Я не справлюсь один…
Добровольные помощники уже направились к выходу, когда Гилоис их окликнул:
— Не туда. Давайте на кухню.
— Зачем?
Куратор поморщился, но все же ответил:
