— Как вы неоднократно утверждали, вас девять человек, иначе говоря, три команды играющих друг против друга на треугольной доске…
Ивинс взял за правило беседовать с больным после очередного чтения дневника, и Роу неизменно был готов, даже рад ответить на все вопросы.
Пациент поудобнее устроился в кресле. Лицо буквально сияет уверенностью, голос — звучный и глубокий, такой же впечатляющий, как внешность:
— Да, но помните, что иногда две команды временно объединяются против третьей. Правда, ненадолго. Потому что Игра Девяти всегда переменчива, я сказал бы, непостоянна. Каждый ход вносит сюда очередные изменения.
— Сюда?
— В то, что вы именуете реальностью, вселенной.
— Но где это «сюда»? Я имею в виду, где доска? В том, что вы называете «за кулисами»?
Роу невозмутимо улыбнулся.
— Я использовал метафору. Для простоты. Все находится за кулисами. Доска — единственное, что там есть. Остальное — это лишь поверхность; вся ваша жизнь — поверхностный слой, тоньше луковой шелухи, и все, что вы видите и о чем думаете, не более чем результат Игры.
Все та же старая песенка, хотя Ивинс продолжал упрямиться, как всегда, желая узнать о бреде пациента больше.
— Вы по-прежнему заявляете, будто мир — это то, что в представлении философов есть эпифеномен?[6]
— Ваш мир, — поправил Роу.
— Но не ваш?
— Только когда я, как вы объясняете, бодрствую и нахожусь в человеческом облике. Но не когда я один из Девяти.
— Когда вы спите…
— Если только ЭТО не сон. Как у Чанга Цзу.
— Да-да, — нетерпеливо отмахнулся Ивинс. — Тот китайский философ, которому приснилось, что он стал бабочкой, а потом, проснувшись, долго гадал, не бабочка ли он, которой приснилось, что он стал Чангом Цзу. Но в кого превращаетесь вы, когда теряете этот самый человеческий облик? Когда играете в Игру? И кто эти Девять?
— Я уже объяснял.
— Расскажите еще раз.
Роу нахмурился и заговорил, тщательно подбирая слова.
— Можете называть нас богами. Другого слова в вашем языке просто не найдется. Мы больше вас, куда больше, с лицами, светящимися так ярко, что глазам человека не выдержать этого блеска.
— Но как же вы различаете друг друга, если ваши лица сверкают? Откуда знаете, кто есть кто?
— Знаем.
— Вы женщины или мужчины?
— Ни то, ни другое. И то, и другое. Мы не делимся на эти категории.
Ивинс упорно продолжал, пытаясь услышать что-то новенькое или поймать Роу на противоречии, но пациент упрямо стоял на своем. Это самое раздражающее в параноиках: их бред на удивление устойчив и обладает некоей извращенной, не поддающейся никаким аргументам логикой.
Наконец он решил бросить Роу открытый вызов.
— Вы всегда говорите, что каждый ход в игре влияет на наш мир…
— Создает мир, — перебил великан.
— Хорошо, создает. Это означает, что вы способны предсказывать явления до того, как они происходят. По крайней мере, за небольшой срок до их осуществления. Итак, предскажите нечто такое, что я мог бы проверить.
— Хотите знать победителя завтрашних скачек? — рассмеялся Роу.
— Нет. Но это стало бы убедительным доказательством.
— Слишком тривиально, чтобы напрягаться.
— А я думал, вы за это ухватитесь.
— Куда больше внимания я уделяю другой форме ваших азартных игр. В вашем мире все довольно банально: некоторые вещи чуть больше, другие чуть меньше. Вы сказали, что ставите на акции и облигации.
— Не ставлю. Вкладываю деньги, — подсказал Ивинс, сгорая от желания услышать прогноз.
— В таком случае, следите за тем, что вы называете акциями предприятий высоких технологий. Избавьтесь от них не позже следующего вторника. Именно тогда выяснится, что все компании получили меньшие доходы, чем ожидалось, а это, в свою очередь, вызовет стойкое падение ценных бумаг на бирже.
— Неужели?
— Представьте себе.
— Благодарю, магистр Нострадамус.
Ответная улыбка Роу была таинственно-потусторонней, как у Будды.
Сначала Ивинс посмеивался над предсказаниями Роу, но внезапно обнаружил у себя неестественно пристальный интерес к биржевым ставкам. Мало того, он проверял свои акции едва ли не каждый час. В пятницу он не выдержал и вопреки здравому смыслу продал все, что имел — уверенность Роу начинала действовать на нервы.
В понедельник номиналы всех проданных им акций взлетели до небес. Ивинс чувствовал себя полным дураком.
Еще хуже стало во вторник, когда он понял, что полным дураком не оказался. Показатели ценных бумаг сползли вниз на целых сто тридцать девять пунктов. Ивинса буквально затрясло, когда в среду они упали еще на восемьдесят четыре пункта.
Вечером того же дня в дневнике Роу промелькнуло знакомое имя.
Клото ответила на перестановку Морриганом лепис-тремплеров, атакой своих тремплеров. Не слишком благоразумно, поскольку и те, и другие сшиблись лбами. Следующие трижды три хода будут отмечены грубой игрой.
Кажется, «Клото» — это из греческой мифологии? Ивинс уже встречал в дневнике еще одно имя — «Лахесис». Вторая из трех богинь Судьбы или Мойр. Интересно, почему не упомянута Атропос — та самая, что перерезает нить человеческой жизни.
Но кто такой Нимейн? Или Урт, о котором упоминалось несколько недель назад? И какое имя носил сам Роу, когда воображал себя одним из Девяти?
Во вторник утром Ивинс до того нервничал, что поминутно вытирал со лба пот, ожидая, что Роу будет злорадствовать во время собеседования. Правда, у психиатра имелись на это все основания: биржевая паника все-таки разразилась. И Роу об этом знал, потому что регулярно читал «Таймс». Сначала он требовал газету, заявляя, что знакомство с новостями поможет ему вспомнить прошлое и свое имя, но позже признался: его забавляют повседневные события. Когда Ивинс попросил выразиться более определенно, Роу не скрыл, что в понятие «повседневные события» входят такие вещи, как голод, гражданская война, этнические чистки, катастрофы, эпидемии, террористические акты и налеты саранчи.
Разумеется, пациент оказался прав по чистой случайности. Время от времени подобные прогнозы сбываются. Всякое бывает, и биржевые сенсации, к сожалению, не редкость. Этот человек никакой не пророк, а параноик чистой воды.
Однако Роу даже не усмехнулся. Наоборот, вид у него был искренне озабоченным.
— Ну как, вовремя продали акции? — осведомился он.
Доктор Ивинс, вспыхнув до корней волос, смущенно кивнул.
— Рад, что вы последовали моему совету.
Этот момент оказался единственно неловким за всю беседу, и вскоре оба увлеклись настолько, что забыли о времени.
