— Недавно я понял, что мне нужно достичь с тобой некоторого взаимопонимания, — продолжал он. — И, если я не улажу этого сейчас, потом может оказаться слишком поздно.
— Понятно, — сказала Юми, не зная, стоит ли верить. Однако… — Ты говоришь так, словно… С тобой все в порядке?
Последовала еще одна долгая пауза.
— Нет. Мне поставлен диагноз — опухоль спинного мозга. Даже теперь, при всех технических достижениях, случай неоперабелен. — Он предостерегающе поднял руку. Пожалуйста, давай не будем обсуждать варианты ухода и лечения. В частности; избавь меня от лекций по альтернативной медицине. Я смирился, Юми, и перед смертью желал бы лишь привести вещи к некоему подобию упорядоченности. Ты можешь помочь мне в этом?
— Конечно.
Слово вылетело само собой. Она не знала, что тут и думать, а уж тем более — что нужно говорить.
— Прости, — сказала она. — Понимаю, звучит не слишком-то, но мне действительно нужно прощение.
Несколько секунд он смотрел на нее. Она заглянула в его лицо. И даже сейчас отец был для нее загадкой… Собственную, близкую и неотвратимую, смерть описывает сухо и прозаично, словно досадный сбой оборудования… Никогда прежде он не раскрывался перед ней настолько, однако она заметила отстраненность в его глазах.
Несколькими часами позже они свернули с прибрежной дороги на грунтовую, с глубокими колеями, уходящую в поросшие лесом холмы. Послышалось пение птиц, в воздухе повеяло лесом. Машина все выше и выше взбиралась на холм; показались разбросанные среди деревьев хижины-самостройки. Большинство местных вели свой род от хиппи-почвенников, решивших вернуться "назад, к истокам" и поселившихся здесь семьдесят лет назад, в шестидесятых прошлого века.
Машина прошла несколько крутых поворотов, по днищу тарабанили камешки и комья грязи. Миновали шеренгу почтовых ящиков; на последнем, принадлежащем ее отцу, черными стройными буквами было написано: "Лео Готтбаум, скромный отшельник. Новые веяния, объекты и образы внешнего мира не интересуют".
Энергонакопители автомобиля были почти истощены, и последний крутой подъем он одолел медленно. Наконец, выехав из лесу, они миновали два бетонных столбика по обочинам, за коими лежала небольшая полянка, поросшая высокой травой. Прямо по курсу лежал стальной геодезический купол, волдырем вспухавший на округлой вершине холма; стеклянные грани его сияли красным и оранжевым в лучах заходящего солнца. Неподалеку возвышались две стальные башенки; одна была унизана фестонами тарелок спутниковой связи и коротковолновых антенн, другая же — трехлопастными ветряками, лениво рассекавшими воздух.
Отец остановил машину подле двух других электроэкипажей и старого джина с бензиновым двигателем внутреннего сгорания. Юми вышла наружу, обрадованная возможности размять ноги. Вокруг уходили вдаль покатые лесистые холмы, а вдали, под золотистыми по краям облаками, отливала красной медью поверхность океана. При всей чуткости и беспощадности к недостаткам, Юми решила, что вид — просто идиллический. В воздухе посвистывали лопасти ветряков; чуть слышно гудела ведущая к дому линия электропередачи. Куда ни взгляни, всюду вторгается техника…
— Идем? — спросил он.
Она размышляла.
— А мой сад?..
— …вероятно, все еще на месте.
— Я только взгляну.
Она отправилась на южную сторону холма, за бетонную площадку с соляр-панелями, непрестанно ловящими лучи солнца. Давным-давно она отгородила себе небольшой участок на границе отцовской земли — садик настоящих, органических овощей, обведенный оградой из белых, округлых валунов.
Теперь он почти зарос высокой травой и куманикой. Она присела на корточки, вообразив себя маленькой, нерешительной десятилетней, ищущей подлинности, копаясь в порошковом компосте… Юми вздохнула. Даже сейчас, на тридцать-то первом году жизни, отец все еще заставляет ее чувствовать себя ребенком.
Тихий механический щелчок прервал ее размышления. Звук, казалось, исходил от опушки леса, что лежала всего в десятке футов от нее. Вот еще один щелчок — и на сей раз Юми обнаружила его источник. Бетонный столб пяти футов в толщину возвышался меж деревьев, выкрашенный, чтобы не выделялся, в грязно-оливковый цвет. Отодвинувшись к меже, она разглядела черный круглый предмет, похожий на ружейное дуло. На вершину столба была водружена камера в тяжелом стальном кожухе. Она лениво поблескивала линзами, медленно поворачиваясь из стороны в сторону.
Под гостиную была отведена половина купола, и всю ее заполняло компьютерное оборудование, запасные клавиатуры, принтеры, мониторы, платы ОЗУ, стародревние CD-ROMы, большущий телевизор с плоским экраном, виртуально-реальностные приспособления, акустическая стереосистема, стопы журналов, технической документации, рукописных заметок, невскрытой корреспонденции… Юми остановилась в дверях, осматривая комнату. Здесь почти ничего не изменилось — разве что железяк поприбавилось.
Отец, сидя перед одной из систем, говорил по телефону:
— Отлично, Джереми. Потеря функций сведена к нулю?! Да я и мечтать не смел… Да. Да, конечно. Остается лишь пожелать тебе получить награду по заслугам.
В голосе его слышалась теплота. Более того, восхищение! И это, как обычно, задело Юми.
— Разумеется. Распечатку эту ты мне мылом перешли. Только давай придерживаться проверенной шифровальной процедуры, хорошо? Не хотелось бы на данной стадии вляпаться.
Лео Готтбаум прекратил научную деятельность десять лет назад, уйдя на пенсию из лаборатории в Лонг-Бич, но неизменно продолжал работать в своем куполе, забавляясь с привычными игрушками компьютерами, дискетами… И даже сейчас он был так поглощен болтовней на техническую тему, что не замечал присутствия дочери.
— Значит, это ты довел до ума. Да-да, я тоже. Еще раз большое спасибо за помощь.
Повесив трубку, отец обернулся и встретился с ней взглядом.
— Юми… — Он несколько замялся. — Я говорил с Джереми Портером. Возможно, ты помнишь его.
— Толстячок с лохматой черной бородой?
— Да. Можно охарактеризовать его и так. А можно говорить о нем, как об одном из самых одаренных компьютер-сайентистов; это зависит от системы ценностей говорящего.
Не поддаваться на провокации. Не ввязываться в спор. Юми сменила тему:
— Я спускалась к лесу и видела твою новую… охранную систему, если я не ошибаюсь.
И вновь — легкое колебание.
— Да. Мне следовало предупредить тебя.
Она в замешательстве смотрела на отца.
