Однажды через мебельный магазин я узнал адрес Афиногена и познакомился со странным грузчиком. И тут оказалось, что оба мы интересны друг другу. Изобретение Афиногена не подтвердилось, и я иногда думал: а вдруг от очередного запоя его спасла именно моя дружба? По вечерам мы иногда ходили друг к другу в гости. Сидели обычно на кухне, если это было у меня, и в комнатке с отгороженной кухней - у Афиногена. В сарае Афиноген оборудовал себе нечто вроде художественной студии. Он рисовал, лепил, чеканил. Эти занятия тоже помогали ему держаться.
И вообще я вскоре понял, что Афиноген в первую очередь художник. Грузчик ли, физик, но всегда художник.
В сарай он, правда, меня ни разу не приглашал и картины свои не показывал.
5
Ну так вот...
- Здорово, миряне? - прогудел Афиноген, заняв собой почти весь коридорчик.
- Здравствуй, Афиноген Каранатович, - ответил я, пожимая огромную ладонь. - Раздевайся, проходи.
- Разденусь, коли пришел.
Афиноген был широк в кости, высок, слегка сутул. Таскать шкафы и диваны такому было нипочем. Лестницы вот только в стандартных домах узковаты.
Он снял шапку, полушубок, валенки, подшитые в два слоя, пригладил седые, торчащие в разные стороны волосы.
- Вот и зима, Федор Михайлович.
- Да уж зима, - согласился я. - Ты проходи.
Афиноген шагнул в комнату. На диване сидела Пелагея Матвеевна и смотрела по телевизору хоккей.
- Как здоровье, Пелагея Матвеевна? - пробасил Афиноген.
- Здравствуй, Феня... Какое уж теперь здоровье? Давление вот поднялось. Скорую помощь бесперечь вызывают. Уколы ставют. А так какое здоровье...
- Здравствуй, Афиноген, - выглянула из кухни Валентина. - Что поделывает жена?
- Да дома дела найдутся.
- Ох, и не говори. Все дела, да дела.
- Здравствуйте, - выглянула из второй комнаты Ольга и тут же скрылась, покрепче притворив дверь. Гость даже и не успел ответить.
- Подруги там у нее, - объяснил я. - В пальто сидят. На минутку пришли.
- На минутку, а уж третий час сидят, - сказала Пелагея Матвеевна.
- Пусть сидят, - махнул я рукой. - Чем по подъездам-то околачиваться...
- Так, значит, снова с квартирой ничего не выгорело? - спросил Афиноген и с опаской опустился на стул, тяжело под ним заскрипевший.
- Пока не выгорело, - ответил я.
- Обещают, обещают, а не дают, - огорченно сказала Пелагея Матвеевна. - Зачем тогда в писатели поступал?
- Да дадут, дадут.
- Догонют и еще раз дадут! - сказала старуха н, поджав губы, уставилась в телевизор, звук которого был приглушен. Там в это время забили в чьи-то ворота шайбу. - Федя, ведь это Испазита?
- Да нет, - с некоторой досадой ответил я. - Эспозито у канадцев играет. А это наши: "Спартак" и "Динамо".
- А-а... - согласилась теща. - То-то я смотрю, что на Испазиту смахивает.
Пелагею Матвеевну я не придумал. Жизнь ее прошла тяжело, как и у многих тысяч других женщин, оставшихся во время войны в тылу без мужей, С четырьмя детьми на руках, младшенькая из которых, Валентина, даже и не помнила своего отца. Голодная деревня, голодный город. Мне почему-то казалось, что Пелагея Матвеевна даже не понимала всей трагедии, выпавшей на ее долю. У нее была одна сверхзадача, подсознательная - выжить, чтобы вырастить детей. Малограмотная, непредприимчивая, простоватая, она могла исполнять только подсобные работы. Вершиной ее карьеры была должность вахтера в небольшом гараже. Но это уже ближе к пенсии. Однажды, сразу после войны, она пыталась заняться спекуляцией, если только можно так выразиться. Одолжила у кого-то денег и поехала в Старотайгинск за чугунками, надеясь продать их в Фомске подороже. На обратном пути все чугунки у нее реквизировали, да еще преподнесли штраф за попытку спекулировать. Так прогорело это рискованное мероприятие. А в нетопленой комнате ее ждало четверо детей. Старшие подрастали и начинали работать, работать и учиться, учиться и работать.
Выжили.
Валентина поступила в университет уже сразу после школы. Времена стали полегче. Но тут всевозможные болезни начали одолевать старуху. Аукнулись и лесозаготовки, и осенний сплав, холод и голод.
- А я уж думал, таскать твое барахлишко придется, - сказал Афиноген. Ребят крепких подобрал.
- Да кому таскать - найдется, - отмахнулся я и от резкого движения сморщился. Жутко саднило кисть руки.
- Ты что? - спросил Афиноген.
- Да... пустяки... рука немного болит.
- Ну-ка, покажи. Да что это с ней?
- Браслет надавил.
- Что за браслет? - удивился Афиноген, разглядывая запястье. - Ничего себе браслетик! Тебя в кандалы, что ли, заковывали?
- Да кто это меня в кандалы? Вроде, не за что... Силу свою в настройке проверяли. Наклеиваешь на пружину с браслетом тензодатчик и растягиваешь ее. А по прибору, измерительному усилителю опре...
- Вот он, браслетик, - сказала Валентина, показываясь из кухни. В руках у нее было то самое кольцо из неизвестного мне материала. - Едва распилил. Так и ходил бы!
- Ну-ка, ну-ка, - попросил Афиноген. - И впрямь кандалы! Откуда?
- Да слушай ты их больше! - рассердился я. - Валентина, просил же...
- Кандалы и есть! - сказала Валентина. - Ты бы хоть Ольку пожалел!
- Да никакие это не кандалы! Ну... Писать начал.. Один там у меня в прошлое пропутешествовал, а его в пыточную.
- Ты знаешь, Афиноген, пишет, пишет по ночам, а утром то избит, то в кандалах, то связанный, то еще что-нибудь. Не знаю, кому "скорую" вызывать.
- Да ерунда все! - Не любил я эти разговоры. - Это не со мной, а с тем, про кого пишу. Это его в кандалы заковывали... А впрочем, даже и его не заковывали На дыбе он висел.
Откуда у меня взялся этот странный браслет, я сам до сих пор понять не мог. Не было такого в моих рассказах.
- Ерунда, а едва распилил железку-то, - подала голос Пелагея Матвеевна. Она хоть и смотрела хоккей, а разговор тоже не пропускала, благо информация тут поступала по разным каналам.
- О чем рассказ-то, Федор Михайлович? - спросил Афиноген.
- Да разве это расскажешь... Незакончен он к тому же.
- А все-таки..,
- Ну, про боль человеческую.. про пытку жизнью...
- Ой Валя! - позвала .старушка. - Дай мне лекарство. Опять в глазах круги. Поют, поют, а толку никакого!
- ...про ответственность...
Валентина сходила на кухню за лекарством.
- А ты то принесла?
- Да то, то, мама.
- Понимаешь, Афиноген Каранатович, в двух словах пересказать свой же рассказ, это все равно, что перед толпой раздеться, Стыдно, а главное, кажется, никому не нужно.
- Папа, - выглянула дочь. - Ты по физике можешь задачку решить?
- Сейчас, Оля. Сейчас решу.
- Так дай почитать! -почему-то обрадовался Афиноген.
- Да я же от руки пишу. Ты разве поймешь мои каракули?
- А ты не беспокойся, Федор Михайлович, пойму, если захочу.
