Он мог разобрать эту вещь на части, сломать ее, как ломает ребенок надоевшую игрушку. Но это было бы глупо.
А не глупее ли другое: что дильнеец, давно погрузившийся в небытие, игрок, которого давно уже нет на свете, из своего небытия смеется над ним, Туафом, доказывая, что логика и мастерство бессмертны.
Туаф сделал несколько шагов. Когда-то — год назад он был рад тому, что мог шагать, чувствуя под ногами опору. Теперь ему этого было мало. Да, слишком мала была Уэра, островок, отрезанный от всего и всех.
Туафу снились женщины, их лица, их ноги и их руки.
Сегодня ночью он почувствовал легкие прикосновения женских рук. Это было ни с чем несравнимо. С ним рядом сидела женщина. Затем он проснулся и понял, что женские руки он видел во сне. Он долго лежал, стараясь припомнить сон. Потом он снова уснул. Его разбудил тихий женский смех.
Кто-то смеялся рядом, и слышен был мелодичный женский голос. До него, до Туафа, донеслись странные, невозможные здесь, на Уэре, слова:
— Я тебя люблю…
Затем все стихло. Туаф, замерев от напряженного внимания, слышал, как стучало его собственное сердце. Совершенно ясно, Веяд был не один. С ним была женщина. Но как попала она сюда, преодолев бездонное пространство и время? По-видимому, Веяд прятал ее. Но где? Где он мог ее спрятать? Да и как она могла очутиться здесь?
Туаф так и не уснул. Он все ждал, все прислушивался.
Сердце билось возле самого горла. Но женский смех не повторился. Женщина исчезла, испарилась. Ее больше не было здесь.
Утром Туаф, встретившись с Веядом, не подал и вида, что слышал ночью женский смех и слова. Но сейчас… После того как наглая вещь обыграла его в сотый, в тысячный раз и высказала свое презрение, у него не было больше сил молчать. Ему надоело одиночество…
— Послушай, Веяд, — остановил он своего спутника.
— Слушаю, — сказал Веяд.
— Познакомь меня с ней.
— С кем?
— С той, с которой ты разговаривал сегодня ночью.
— Я разговаривал с мечтой.
— Где она? Где ты ее прячешь? Я хочу знать!
— Где же прячут мечту? Да и стоит ли ее прятать?
— Мечту? Для мечты она слишком болтлива и смешлива, слишком обыденна…
Слишком…
— Остановись. А что, если она услышит эти не слишком лестные эпитеты?
— Если это только мечта, призрак, то она не обидится на мои слова.
— А если это не только мечта, не только призрак?
— Я и не сомневался в ее реальности. Где она?
— На Дильнее.
— Но с Дильнеей нет связи. А я слышал ее смех.
— Это не ее смех.
— А чей?
— Чей? Не знаю. Философская загадка, гносеологическая проблема.
— Проблема не может смеяться и говорить на живом дильнейском языке. Не с проблемой же ты объяснялся в любви, — А ты подслушивал?
— Я не подслушивал. Я услышал нечаянно.
— Если нечаянно, то тебе могло и показаться. Может, ты слышал женский смех во сне?
— Во сне так не смеются. Да и за кого ты меня принимаешь? Неужели я не умею отличать сон от действительности! Познакомь меня с ней, Веяд. Я тебя прошу. Мне надоело одиночество… Надоело! Мне просто хочется перекинуться словом с кем-нибудь кроме тебя и этого обнаглевшего автомата, этого искусственного гроссмейстера, чье искусство выводит меня из себя.
Познакомь меня с ней.
— С проблемой?
— У этой проблемы, вероятно, теплые круглые руки и насмешливые глаза.
— Ты ошибаешься. У нее нет рук.
— А ноги?
— И ног тоже нет.
— Лицо?
— У нее нет и лица.
— Но имя у нее есть или нету?
— Имя есть, но имя — это еще не все.
— Как ее зовут?
— Эроя.
— Она здесь? Где-то тут? Поблизости?
— Вот это как раз и загадка. Здесь она или там? Ее бытие, если это можно назвать бытием, в какой-то степени снимает противоречие между «здесь» и «там». Она здесь и не здесь. Она там и не там.
— Я этого не понимаю. И, кроме того, у меня нет основания не доверять своим чувствам. А чувства мне сказали, что она была здесь.
— Здесь была не она, а только ее отражение, ее информационный дублер.
— Не может быть. Смех был слишком реален. И слова… Отражение не может отвечать на вопросы. А в прошлый раз… Ведь я давно догадываюсь, что ты кого-то прячешь.
— Я прячу надежду.
— Надежду? Но с надеждой не разговаривают по ночам. Я слышал голос. Веяд, ты чего-то недоговариваешь, скрываешь от меня. Подумай, может, нам придется провести всю жизнь на этом островке. Помоги мне…
— В чем тебе помочь?
— Я сам не знаю, чего прошу. Может, и действительно то был только призрак…
Веяд ответил не сразу и странно, словно он отвечал не своему спутнику, а кому-то другому, неизвестному, от кого нельзя было ничего таить:
— И все-таки это был не призрак.
И сразу наступила тишина, напомнившая о бездне своей суровой бесконечностью, окружавшей этих двух дильнейцев и третье существо, не боявшееся ничего, даже бездны.
Эрон-младший в разговорах с сестрой слишком уж часто повторял это имя, имя логика и изобретателя, философа и инженера, которого звали Арид.
— Познакомь меня с ним, — сказала Эроя, — если он заслужил твои эпитеты и восторги, то он действительно незауряден.
И Эрон-младший познакомил сестру со своим помощником.
— Это Арид, — сказал он.
— Мой друг Арид. Посмотри, Эроя, на него. Этот ученый обогнал нас на полстолетия или даже на целый век. Он живет в другом тысячелетии. Как это ему удалось? Спроси его. Но он едва ли выдаст свой секрет.
— Бросьте, Эрон. Вы хотите бросить тень на мою реальность.
— Если бы я сомневался в вашей реальности, я бы не поручил вам проектировать логику искусственного мозга небывалой мощности.
Эроя с любопытством взглянула на Арида. Нет, он был слишком реален для дильнейца, избравшего своей специальностью изучение логики. Плотный, по-видимому склонный к полноте, он был больше похож на актера-комика, чем на философа. Наивное, чуточку плутоватое лицо взрослого ребенка. И смеялся он совсем по-детски, весь преображаясь и погружаясь в то удивительное состояние, истинный смысл которого до сих пор не удалось открыть. Что рождает смех? В чем сущность смешного? Об этом гадали мыслители еще на заре цивилизации. Но вот дильнейцы раскрыли сущность гравитации, происхождение жизни, но до сих пор не знают, что такое сущность смеха.
Правда, это никому не мешает смеяться.
— Чему вы так весело смеетесь? — спросила Эроя логика, когда ушел брат.
— Чему? Хотя бы тому, что сказал ваш уважаемый брат. Он верит в то, что действительно можно выпрыгнуть из своего времени и свить интеллектуальное гнездо в другом тысячелетии. Но птицы не вьют гнезда в вакууме, в абсолютной пустоте. Им нужна верхушка дерева, ветка или по крайней мере карниз дома. Моей мысли не на что опереться. Но ваш брат не хочет ни с чем считаться. Ему нужен мозг, искусственный мозг небывалой мощности. Но в чем суть этой мощи, только ли в силе логических способностей? Как вы это себе представляете, Эроя?
