Я читал мысли жены, и мне становилось неловко. Я даже покраснел. Подглядывать в замочную скважину претило моей натуре.
Маша приводила себя в порядок у зеркала и что-то тихонько напевала. Знала бы она, что я читаю ее мысли!
Я чувствовал, что поступил некрасиво, и тут же поклялся никогда больше не копаться в мыслях и чувствах жены без ее ведома. От такого решения мне стало легче. Я нежно обнял жену.
– Прости, - прошептал я.
– За что? - удивилась она.
Я ничего не ответил. А по комнате разносился аромат неземных цветов. Она подошла к серванту, полюбовалась цветами, немного пододвинула вазу. Глаза ее светились счастьем.
– Спасибо, милый! Я рада, что ты не забыл про наш день…
Часы пробили половину восьмого.
– Ой! - вскрикнула Маша. - Опаздываю! Все, бегу! Пока, Коленька…
Она чмокнула меня в щеку и убежала.
Я тупо глядел ей вслед. Какой же я болван! Как я мог забыть?! Ведь сегодня четырнадцатое мая - годовщина нашей свадьбы! Двадцать лет совместной жизни…
Подводя итог прожитым с Машей годам, я понял: все это время я был счастлив - счастлив как человек, проживший тихую, спокойную жизнь, не знавший ни особых побед, ни потрясений. Кто-то скажет: это, дескать, не жизнь, а прозябание (Арнольд так и выразился), счастье, мол, в борьбе. Но только отчасти, считал я. Не всем же бороться, надо же кому-то и жить! Просто жить, не берясь за решение глобальных проблем. У меня есть сын, неплохой парень, и прекрасная жена, о которой я так часто забывал. Вот и теперь… Как я мог забыть! Маша, наверное, решила, что эти необыкновенные цветы я раздобыл к нашему юбилею. Спасибо Арнольду Ивановичу, выручил! Как знал, что у нас годовщина. А может, и правда знал? Что ему стоило покопаться в моей памяти?!…
Часы пробили восемь. Я подхватил дипломат и вылетел на лестничную площадку.
День был солнечный, но холодный. Северный ветер гнал куцые облака на юг. Я подошел к газетному киоску, где работала тетя Клава, наша соседка по подъезду. Она снабжала меня дефицитной периодикой, а я помогал ей по дому: она жила одна. Вместо обычной приветливой улыбки тетя Клава одарила меня сердитым взглядом.
– Здравствуйте, соседушка! Для меня ничего нет?
– То-то и оно, что соседушка! И не стыдно людям в глаза смотреть?! Позволяешь себе такое! Мало того, что полночи где-то шлялся, да еще пьяный заявился. Все знаю, все видела!… Что побелел?! Нашкодил, так держи ответ! На рыбалку он ездил… Как же! Поди, за сорок уже перевалило, а все туда же…
Я взял себя в руки, но не знал, как поступить -разыграть оскорбленную невинность или обернуть все в шутку. Тут тетя Клава сменила тон.
– Ну, Бог тебе судья, - сказала она, доставая из-под прилавка пачку газет и журналов. - Мне-то какое дело. Бабу твою жалко. Хорошая, работящая. Она что, молчит? Не догадывается?
Я решил возмутиться.
– Да что вы такое говорите, тетя Клава! Вы же меня знаете. Чтоб я… Да никогда! Провалиться мне на этом месте, если вру!
– Все вы так говорите, - махнула рукой старуха. - На вот, я тебе тут подобрала. И “Футбол”, и “Советский спорт”, и “Англия”… А с Арнольдом не связывайся, алкаш он, знаю я его!
У меня горло перехватило.
– С к-каким Ар-рнольдом?
– С каким, с каким!… Да вон из того дома. Слышала я, как ты с ним вчера прощался. По имени называл. Арнольд у нас здесь один. Жаль, не видела я вас, темно было. Но голос я его узнала, он все время тут околачивается.
Я облегченно вздохнул.
– Да не тот это Арнольд… - начал было я, и в этот момент что-то не сильно, но больно ударило меня по голове, отскочило и со звоном покатилось по асфальту. Я нагнулся и поднял золотой царский червонец, совершенно новехонький, словно только что отчеканенный.
– Папаша, таймер на ходу? - послышался сзади скрипучий бас.
Я вскрикнул и обернулся, машинально пряча монету за спину.
Обладатель противного баса был одет в “вареные” джинсы, яркий, морковного цвета, свитер. На носу - темные цейсовские очки. Но поразило меня другое: типчик был начисто лишен подбородка и бровей. Я понял: передо мной инопланетянин. Оттуда, с Большого Колеса!
– Я… э-э… вы оттуда? - пролепетал я. - Прилетели?… Может, я что-то… не того?…
– Ты, часом, не сбрендил, папаша? - пробасил инопланетянин и, махнув рукой, шагнул на мостовую.
– Осторожно! - крикнул я, но было поздно: огромный КАМАЗ налетел на инопланетянина и сшиб его. Я зажмурился и…
Когда я открыл глаза, все было так, будто ничего и не произошло. Ни КАМАЗа, ни инопланетянина, ни даже цейсовских очков. Прохожие как ни в чем не бывало торопились по своим делам, тетя Клава беседовала с очередным клиентом об исчезновении сахара и предстоящем визите Рейгана.
“Показалось… Почудилось”, - успокаивал я себя, садясь в подошедший автобус.
– Николай Николаевич! - крикнула мне вдогонку тетя Клава. - Прессу забыли!
Но дверь закрылась, я стоял на задней площадке “Икаруса”, словно загипнотизированный: ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Что же это было? Что же это было? Ответа я не находил.
На работу я опоздал. Евграф Юрьевич, заведующий лабораторией и мой непосредственный начальник, высокий, тучный, лет пятидесяти, со строгим голосом, обширной лысиной, в больших очках на крупном носу, покачал головой и демонстративно посмотрел на часы. Я виновато развел руками и произнес дежурное:
– Транспорт!
Завлаб кивнул.
– Здрасьте! - возвестил я для всех, плюхнулся на скрипучий стул и приступил к выполнению своих непосредственных обязанностей.
Однако безбровый инопланетянин в морковном свитере никак не выходил у меня из головы. “Сшибла его машина или нет? - думал я. - Если да, то почему не осталось никаких следов, почему никто ничего не заметил? А если нет… Если он не попал под этот чертов КАМАЗ, то был ли он вообще? Дьявольщина! Опять, что ли, мистификация? И еще этот червонец…”
Я достал монету. Золотой тысяча девятьсот двенадцатого года сиял на моей ладони так, что в его реальности нельзя было усомниться. “Значит, был инопланетянин, - решил я. - Значит, сшибло его. Или не сшибло?…” Голова моя шла кругом.
– Что это вы там разглядываете, Николай Николаевич? - раздался над самым моим ухом любопытный голос Тамары Андреевны, дамы вполне определенной наружности и совершенно неопределенного возраста. Относительно ее возраста существовал ряд гипотез, но сорок ей уже было, а восемьдесят - еще нет, это точно. Работала она старшим экономистом.
– Ну-ка, покажите, покажите!
“Сейчас, разбежалась!” - со злостью подумал я и спрятал червонец в карман.
– Ай-ай-ай! Нехорошо, Николай Николаевич! Я же видела, у вас новый юбилейный рубль с Горьким. Ну покажите! Пожалуйста…
Отворилась дверь, и в лабораторию ввалился запыхавшийся Завмагов, здоровенный детина на исходе четвертого десятка, сотрудник соседнего отдела и к тому же страстный футбольный болельщик.
