- А что там связано с твоим именем? - удивилась жена.
Я замялся.
Почему-то мне вспомнилось чучело филина, всегда стоявшее на шкафу в физкабинете, а еще скелет из папье-маше, на голый череп которого мы набрасывали кепку или шапку, в зависимости от сезона... Они прочли все мои книги, нерешительно объяснил я. Надо бы съездить, встретиться...
- Ну поезжай, - загадочно сказала моя мудрая жена и, потрясенный ее благородством, я взял билет и в означенный день выехал поездом в Т., определенно зная - меня там ждут.
Звездный час.
Поезд трясло, хлопали двери. Я ничего этого не замечал. Грустная штука жизнь. Когда-то мы зачитывались романами Ник.Шпанова и Хаджи-Мурата Мугуева, а теперь вот - "зачитываемся вашими книгами". Новое поколение. Значит, не все так плохо. Значит, работали мы не зря.
Не знаю почему, от волнения наверное, перед мысленным моим взором явился маршал Ворошилов, единственный знаменитый человек, которого мне посчастливилось увидеть в детстве. Сперва на портрете - он висел в актовом зале и был украшен изречением: "Прежде всего надо быть честным, умелым, добросовестным работником, на какой бы работе ты ни находился". Хорошая мысль, навсегда запомнилась. А где-то в середине 50-х маршал возвращался из Монголии и нас гоняли на перрон с цветами, чтобы и маршал увидел нас вот какие мы растем! И мы, это правда, волновались. По крайней мере, такое сильное волнение я позже пережил всего только раз - когда через Т. везли в вагоне индийских слонов Рави и Шаши.
Старый корпус школы давно отдали милиции. Судя по решеткам, в моем бывшем классе находилось КПЗ, таким этот класс всегда и считался. Новый корпус выглядел привлекательней - в просторном холле стояли столики, на них картонки - "Регистрация". Под картонками уточнялось - выпускники такого-то и такого-то годов. Я автоматически попал в группу - "Выпускники 1922-1959 годов". Похоже, выжил я один, ни одного знакомого я не встретил. Дивные девушки в хитрых прическах глядели на меня как на заплутавшего динозавра:
- Фамилия?
Я негромко назвался. Не хотел привлекать всеобщего внимания - вот, дескать, писатель приехал, автографы... Но фамилию мою, переспросив несколько раз, записали все же с ошибкой, я вынужден был ее исправить. Не все ли равно? - удивились девушки, и это меня насторожило.
В просторном кабинете, куда я поднялся по указанию девушек, молодой директор школы громко кричал в телефонную трубку:
- Милиция? Какого черта? Почему один наряд? Пришлите хотя бы усиленный!
- Зачем? - спросил я, когда директор повесил трубку.
- Ну как же! - радостно объяснил он. - Ну как же, товарищ писатель! После двенадцати у нас драка! Половина ребят придет из прошлогоднего выпуска, а уж они пить умеют! - Он дружески подмигнул мне: - Мы потом тоже отдохнем. У нас выпивка по талонам, но выкручиваемся, все свои! Поднимитесь пока в музей, у нас ведь еще Чивилихин учился, а я поработаю.
Полный тревожных предчувствий я поднялся на третий этаж.
А вдруг правда в музее чучело филина, скелет в старой кепке?..
Я облегченно вздохнул, увидев, что литературным музеем в щколе ?2 называли коридорный тупик, украшенный по стенам двумя стендами. Один был посвящен В.Чивилихину, другой мне. Писатели мы разные, но здесь судьба нас объединила. Фотографии, вырезки из газет и журналов, а еще обложки, аккуратно срезанные с книг и навечно приклеенные к фанере.
И краткие машинописные жития.
Чивилихинское житие я читать не стал, но со своим ознакомился.
"Геннадий Мартович Прашкевич, - говорилось в этом житие, - рос тихим сосредоточенным ребенком, учился только на твердое хорошо и незаметно для окружающих стал известным советским писателем."
Не слабо.
Учился я дерьмово, честно скажу. Если меня считали посредственностью, то глубокой. Твердых хорошо для меня просто не существовало, разве что по географии. А насчет тихого сосредоточенного ребенка, это было не просто ложью, это было самой наглой, самой беззастенчивой ложью. Тихим и сосредоточенным в нашей школе был скелет из папье-маше и чучело филина.
"Незаметно для окружающих..."
Незаметно для окружающих я спустился в холл, где вовсю ревели спаренные магнитофоны. Протолкавшись сквозь толпу ребят, от которых многообещающе попахивало водкой, я нашел пустую неосвещенную столовую, закурил и встал у окна, в которое таинственно и волшебно, как в детстве, падал лунный свет.
И услышал:
- Ну ты, козел, выпей с нами.
Я обернулся.
Под лестницей - удобно они устроились - три дюжих паренька в кожаных куртках распивали водку. Стаканов не было, пили из горла. Очередь дошла до самого дюжего паренька, похожего на боксера-неудачника, он и предложил: хлебни, дескать, козел.
- Не хочу, - сказал я, гася сигарету.
- Смотри, - предупредили меня. - Выпивка у нас по талонам.
Я снова пересек шумный холл и тут на лестнице меня изловил учитель литературы. Было ему под пятьдесят, рыжий пиджачишко, очки, встопорщенные волосы, и глаза - как угольки в кузнечном горне. Вот сказал он сразу, я тоже поэт. Пишу о малой родине и о большой. Еще о дружбе народов пишу и всякие полезные географические стихи, это актуально. А эти паскудники, динамично пояснил он, в своих паскудных журнальчиках паскудно издеваются над его стихами. Слабо их паскудным мозгам понять истинную поэзию! Мы это дело с тобой исправим, динамично пообещал учитель литературы, я тебе целый пук стихов дам, ты там вправь мозги этим паскудникам.
И динамично предложил:
- Сгоняем в шахматишки?
Пораженый, я согласился.
В пустом классе из какого-то шкафа учитель литературы действительно извлек шахматную доску.
Мы вместе должны держаться, сказал он мне, расставляя фигуры. Нас, поэтов, мало. Вот он лично пишет сильные стихи, не такие, что печатаются в этих паскудных журналишках. Ты ведь знаешь, какая у нас малая родина! Вся гордость большой - от нее. А еще попутно он учит детишек. Ни хрена ведь не знают, растут тупые. Он специально для них пишет. Ну, такое, скажем.
Вот где-то есть город Куала-Лумпур
и в нем проживают куала-лумпурцы,
а где-то лежит голубой Нишапур
и в нем проживают одни нишапурцы.
- Точно подмечено, - одобрил я. - В Нишапуре не был, но в Куала-Лумпуре точно - куала-лампурцы живут.
- Видишь! - обрадовался педагог. - Мы с тобой прижмем этих паскудников!
В этот момент двери класса с грохотом распахнулись. Дюжий паренек, похожий на боксера-неудачника, открыл ее ногой. Кожаная куртка на его груди оттопыривалась. "У нас после двенадцати драка", - вспомнил я и посмотрел на часы.
Нет, время еще не подошло.
- Чў без стука? - встревожился учитель литературы.
- А ты директор, чў ли?
