Может быть, потому, что я нашел в первой половине дневника того, на чьи умения возлагал робкие надежды, нашел и там же, в том же времени и оставил. Перелистнул страницы, закрывая его в дальних коридорах памяти, к которым едва ли будет когда возврат, с тем, чтобы открыть иные листы. И обрести на них иного человека. Близкого мне человека.
Отец снова сменил работу, - я так радовался этому, будто все, изложенное в дневнике, происходило и со мной. В нем, как в неплохом специалисте в своей области все еще нуждались и потому приняли без проволочек; и пускай его работа занимала куда больше времени и находилась гораздо дальше от дома, он не замечал ежедневных своих путешествий. Он забыл о них, для него эти путешествия стали той нормой, обладать которой приятно. А получив новое место работы и очень скоро продвинувшись по служебной лестнице вверх, отец сделал последний, такой необходимый для него шаг, - он переехал на новую квартиру. Туда, где живу сейчас я.
Что говорить, ему понадобилось очень много времени для полного освобождения от чар Лидии. Но наступить оно, окончательно и бесповоротно, должно было лишь после переезда на новую квартиру в старый дом - смешное сочетание, но оно так теперь в нашем с ним духе. Лишь оставив Лидию не только в прошлом времени, но и в другом месте, отец мой принялся открывать предо мной, неторопливо, постепенно, как полагается внимательному хозяину и осмотрительному рассказчику все шкафы и сундуки своего прошлого.
Я попытался немного отстраниться от нахлынувшего потока, попытался хотя бы перевести дух, немного придти в себя и приступить к чтению с новыми силами, чувствуя поддержку - столь необычную прежде - в каждой странице, с новыми ощущениями от каждой строки. Но возможности такой не было, дневник отца не дал мне времени ни на передышку, ни на сторонние сопоставления и размышления, он буквально приковал меня, оставив за пределами всех побуждений: оторваться от чтения я уже не мог. Мне осталось немного, и я лихорадочно дочитывал дневник, в котором каждая новая страница казалась мне все ближе....
То, что постепенно решался поведать мне отец, оставляло еще слишком много белых пятен, он закрывал их как мог и умел, отчасти догадками и домыслами, а отчасти, доверяя моим предположением и вовсе оставлял по-прежнему открытыми. Но всегда он делал это с той неторопливостью, которая возбуждала и зачаровывала меня, заставляя читать дальше и быстрее.
И первый же вопрос, на который он не смог дать ответ, касался финансового положения его возлюбленной. Сколь простым бы он ни казался мне поначалу.
Лидия была девушкой обеспеченной, быть может, следовало сказать, богатой, в том у меня и, естественно, у моего отца, сомнений не возникало. Все шесть лет в браке и время, проведенное молодыми в жениховстве, фактически она одна содержала их союз, доля отца всегда была минимальной и в том определенная заслуга самой Лидии. И все эти годы отец втихую, тайком порою от самого себя, стремился получить ответ на беспокоивший его вопрос: где находилось, и какой суммой выражалось состояние его возлюбленной. Положение рантье, не имеющего возможности подвести баланс под своим семейным бюджетом, угнетало отца, и волей-неволей заставляло заводить вопрос о капитале. Но всякий раз, когда он делал это, столь бы тактично не подходил к вопросу и сколь бы издалека не начинал, Лидия всегда холодно и как-то излишне спокойно обрывала все его попытки, переводя разговор на что-то другое, как бы давая понять, что раз она занимается обеспечением семьи, то так будет и впредь, а если он хотя бы пытался возразить - я не говорю, настаивал, настаивать отец даже не помышлял - она резко вставала с места и уходила, оставляя его наедине с невеселыми мыслями и с неосознанным чувством вины перед ней. Которого он боялся и которое всегда пытался немедленно загладить.
На свой страх и риск он искал самостоятельно - и так же безуспешно. Ни банковских карт или книжечек счетов, ни чеков, ни облигаций и ценных бумаг Лидия не имела. Перетряхнув не раз всю свою квартиру и, однажды, осмелившись подмешать снотворное в чай Лидии, и ее апартаменты, обшарив в них каждый уголок, отец не нашел даже намека на какие-либо вложения. Раз за разом ему попадалась лишь спрятанная под его носовые платки сумма в несколько тысяч рублей - ровно та, которую они в среднем тратили за неделю. И ничего не всплывало более. Не удалось найти ни единой зацепки.
А это весьма странное, если не сказать больше, обстоятельство, дало ему повод поразмыслить над другим, куда более значимым вопросом. Кто же такая Лидия?
И в этом случае расспросы и поиски оказались напрасны. Надо отдать ей должное, Лидия умела хранить свои тайны. И ее влюбленность в моего отца, если таковая имела место быть, никогда не являлась основанием для огласки интимных воспоминаний, переживаний, мечтаний.... Она говорила лишь о том, что хотел бы услышать от нее мой отец: о том, что касалось его, ее любви к нему, его любви к ней - ведь каждый из нас предпочтет разговор о собственной персоне, нежели поддержит беседу о ком-то ином, - а также того, что объединяло их, о семейной жизни, о мелочах быта, и прочем. И он слушал ее с удовольствием, забывая о том, что хотел спросить сам. А когда спрашивал, то не получал ответа. Лидии проще было говорить о чем угодно, нежели о себе. А после всех тех несчастных случаев, он уже не решался на подобные вопросы. Быть может, это послужило еще одним, дополнительным поводом для отца молчать, оттягивая откровенный разговор до самого переезда на новую-старую квартиру? Молчать, долгое время исполняя чужие - ставшие к этому времени причудливой странностью - ритуалы и обязательства, молчать, не возвращаясь к себе самому.
Да и вернулся ли он к себе? - я сильно сомневался в этом. Воздействие, оказанное на него Лидией, оказалось слишком сильно, чтобы можно было противостоять ему, открыть или тайно, а отец, на первых порах, во времена своего жениховства и позже, когда не давал соприкоснуться двум Евклидовым параллелям своих любовных страстей, и не думал делать это. А после, с момента возвращения Лидии и начала их брака, было слишком поздно и вспоминать о нем. Так что, когда я заговорил о начавшейся новой жизни отца, после исчезновения возлюбленной, мне следовало бы добавить: новой во всем.
Отец уже не помышлял вернуться к нам. Да и имело ли это смысл? - я не знаю. С момента нашего расставания прошло столько лет. Я вырос, давно ходил в школу, давно привык к утрясшемуся за годы порядку вещей, тому, что мы выстроили с мамой после его ухода; нежданное появление отца, все моментально бы изменило. Нам всем пришлось бы по мере сил перестраивать свои мирки заново, приводя их к одному, взаимосвязанному, но слепленному уже по сильно изменившейся с прежних времен мерке. Кто знает, готовы ли мы были к этому? Да и так ли, в силу открывшихся мне при чтении дневника обстоятельств, было необходимо возвращаться отцу под прежнюю кровлю?
