Наконец, осознав, что лха исчерпал свои способности к общению, Элиот направился на улицу. Оплыв, лха переместился и вознесся в дверном проеме, преграждая дорогу и отчаянно размахивая руками. И снова у Элиота возникло впечатление, что перед ним чудаковатый старикашка. Логика восставала против доверия столь эксцентричному существу, особенно в столь опасном предприятии; но логика мало трогала Элиота, а это самое радикальное решение всех проблем. Если дело выгорит. Если он правильно истолковал послание. Элиот рассмеялся. А, подумаешь, чего там!
- Успокойся, Бонго, - сказал он. - Я вернусь, как только починю свою пушку.
В приемном покое клиники Сэма Чипли яблоку негде было упасть от неварских мамаш с детьми, с хихиканьем смотревших, как Элиот шаркает на полусогнутых ногах, пробираясь среди них. Жена Сэма проводила его в смотровой кабинет, где Сэм - дородный бородач с длинными волосами, завязанными в конский хвост, - помог Элиоту взобраться на хирургический стол.
- Ни хрена себе! - воскликнул Сэм, закончив осмотр. - Во что это ты вляпался, мужик? - И принялся натирать ушибы лечебной мазью.
- Несчастный случай, - процедил Элиот сквозь сцепленные зубы, сдерживая крик.
- Ага, как же. Наверно, этакая сексуальная катастрофочка, внезапно передумавшая, когда дело дошло до ласк. Знаешь, мужик, некоторым дамам малость в напряг, если не можешь продемонстрировать твердость кое в чем. Тебе это никогда не приходило в голову?
- Все было совсем не так. Я цел?
- Ага, только какое-то время стояк тебе не светит. - Склонившись над раковиной, Сэм вымыл руки. - Только не вешай мне лапшу на уши. Ты ведь пытался вправить новой метелке Ранджиша, верно?
- Ты ее знаешь?
- Он приводил ее сюда как-то раз, чтобы порисоваться. У нее же с головой не в порядке, мужик. Уж тебе-то следовало быть умнее.
- Я смогу бегать?
- Не слишком прытко, - хохотнул Сэм.
- Послушай, Сэм. - Элиот сел, поморщившись от боли. - Насчет дамы Ранджиша. Она в большой беде, и я единственный, кто может ей помочь. Я непременно должен быть в форме, чтобы бежать, и еще мне надо чем-нибудь подхлестнуть себя, чтобы не клонило в сон. Я не спал уже пару дней.
- Да не пропишу я тебе пилюлю, Элиот. Как-нибудь перетопчешься во время своей ломки без моей помощи. - Сэм закончил вытирать руки и уселся на табурет у окна, из которого открывался вид на кирпичную стену, украшенную поверху гирляндой молитвенных флажков, трепещущих на ветру.
- Да я же не прошу у тебя про запас, черт побери! Мне нужно-то всего ничего - только-только чтобы продержаться сегодня ночью. Сэм, это важно!
- И в какую же беду она впуталась? - Сэм поскреб затылок.
- Пока что сказать не могу. - Элиот понимал, что Сэм поднимет на смех саму мысль о чем-то столь же метафизически подозрительном, как лха. - Но завтра - пожалуйста. Тут ничего противозаконного. Ну же, мужик! У тебя наверняка есть что-нибудь про мою душу.
- А, поправить-то я тебя могу. Будешь как дерьмовый огурчик. - Сэм немного поразмыслил. - Лады, Элиот. Но чтобы был тут завтра как штык и выложил мне, в чем дело. - Он фыркнул. - Единственное, что я понимаю девушка в чертовски странной беде, если ты единственный, кто может ее выручить.
Послав мистеру Чаттерджи телеграмму, призывавшую его без промедления мчаться обратно, Элиот вернулся в дом и снял переднюю дверь с петель. Неизвестно, сможет ли Эме держать дом в узде - хлопать дверьми и заклинивать окна, как она это делала в Нью-Хемпшире, - но испытывать судьбу совершенно незачем. Поднимая дверь и прислоняя ее к стене арки, Элиот был изумлен ее легкостью; его переполняло пьянящее ощущение собственной мощи - вот так вот взял бы да швырнул дверь со дна колодезного двора, через крыши домов. Коктейль из анальгетиков с амфетамином творит чудеса. В паху по-прежнему ныло, но боль притупилась, отдалилась от сердцевины сознания, обратившейся в животворный ключ радости. Покончив с дверью, Элиот прихватил из кухни фруктовый сок и вернулся в арку дожидаться своего часа.
Под вечер Микаэла спустилась во двор. Элиот пытался поговорить с ней, убедить покинуть дом, но девушка велела ему держаться подальше и поспешно ретировалась в свою комнату. А часов в пять появилась пылающая женщина, парившая в паре футов над бетоном двора. Солнечные лучи освещали уже лишь верхнюю треть колодца, и пламенный силуэт с полыхающим вокруг головы костром волос обрамляла кобальтовая синева теней. Ее красота буквально ослепила Элиота, перебравшего обезболивающего; будь Эме галлюцинацией, для него она навечно вошла бы в десятку первых красавиц света. Но даже умом понимая, что Эме отнюдь не мираж, Элиот чересчур ошалел от лекарств, чтобы ощущать в ней угрозу. Хихикнув, он бросил в нее глиняным черепком. Тут же сжавшись в лучезарную точку, Эме исчезла, и лишь тогда до Элиота дошло, насколько безрассудно он себя повел. Он принял еще дозу амфетамина, прогоняя эйфорию, и проделал упражнения на растяжку, чтобы разогреть одеревеневшие мышцы и избавиться от теснения в груди.
Когда полумрак поглотил вечерние тени, праздничные толпы вышли на улицы, и вдали зазвучали барабаны и кимвалы. Элиот почувствовал себя совсем отрезанным от города, от праздника. В душе всколыхнулся страх. Даже присутствие лха, почти незаметного в тени под стеной, не могло его ободрить. В сумерках Эме Кузино спустилась во двор и воззрилась на Элиота, остановившись футах в двадцати от него. На сей раз у него не возникло желания смеяться или швыряться камнями. С этого расстояния он прекрасно разглядел, что в ее глазах нет ни белков, ни радужных оболочек, ни зрачков - лишь непроглядная тьма. Они то казались выпуклыми головками черных болтов, ввинченных ей в глазницы, то вдруг отступали во тьму, в пещеру под горой, где нечто дожидается неосторожных путников, дабы обучить их адским радостям. Элиот бочком двинулся в сторону двери, но Эме развернулась, поднялась по лестнице на второй этаж и пошла по коридору к комнате Микаэлы.
Для Элиота начался финальный отсчет времени.
Прошел час. Элиот расхаживал в арке от двери до двора. Во рту у него совсем пересохло, суставы казались хрупкими, словно их удерживали вместе лишь хилые проволочки амфетамина и адреналина. Полнейшее безумие! Он только подверг себя и Микаэлу еще большей опасности. Наконец на втором этаже хлопнула дверь. Элиот попятился на улицу, наткнувшись на двух неварских девушек, с хихиканьем отскочивших от него. Толпы двигались в сторону площади Дурбар.
- Элиот!
Голос принадлежал Микаэле. Элиот ожидал услышать утробный хрип демона, и, когда Микаэла вошла под арку - ее белое кашне на фоне темного двора будто источало бледное сияние, - он с удивлением обнаружил, что она ничуть не переменилась. На лице ее читалась лишь обычная для нее апатия, и только.
