— Мы же в том году и оградку покрасили, и тумбочку.
— Грязновато получилось…
— Кисть попалась паршивая… Ты больше такую не покупай… Надо соседа попросить, может, японскую достанет…
— Ты у него опять пластинки брал?
— Всего две… Сказал, подождет до стипехи.
— Ладно, пойду…
Мать выплеснула остывший чай в раковину — так и не отпила ни глоточка.
Студент положил вилку, отодвинул тарелку.
Да, последний раз они были у бабки Анны по весне. Поехали на кладбище вдвоем. Заказали такси, положили в сетку банку краски, новую кисточку с еще не оторванным ценником. К себе в сумку мать поставила бутылочку ацетона. Приехал на кладбище, с трудом отыскали могилу. Она теперь была далеко от края. Плотный клин оградок, выбравшись из тесноты рощицы, позванивая металлическими листьями венков, захватывал когда-то плодородное поле — оспины могил да кое-где на уцелевшем дерне трава — издали она кажется бумажной, как вылинявшие цветы, прикрученные к облупленным прутьям…
Студент поставил сковородку в раковину, залил водой. Тщательно вытер стол. Потом взял металлическую щетку и принялся очищать дно сковородки.
Мать утром удивится… После консультации рвану прямо в библиотеку, засяду всерьез…
Поставил сковородку на видное место, повесил щетку над краном. Вымыл руки, выпил еще кружку чая и ушел спать.
В комнате от сохнущего пальто воздух был как в кладовке под лестницей.
Один раз, играя в войну, сидел за бочкой, накрывшись фанерой и заставив ноги ящиком. Ребята заглядывали в кладовку раз пять, но так и не обнаружили его, а он выскочил в самый ответственный момент, а потом рассказывал, как у его носа по крышке бочки пробежал мышонок, и девчонки, взвизгивая, бегали смотреть то место. Про мышонка он, конечно, наврал. Не рассказывать же про то, нестерпимо хотелось чихать и как занемели ноги. А в том, что появился из кладовки в нужный момент, виновата паутина. Привстал размять ноги, да и цапанул ее затылком, как будто летучая мышь приклеилась мягким крылом, — чуть не заорал…
Студент разделся, приоткрыл форточку и залез под холодное одеяло. Все, что произошло вечером, казалось ему сейчас таким же далеким, как детство в старом доме. Словно кто-то другой торчал в аптеке, метался по городу, стоял в тоннеле, дыша на руки, а рядом на крышке колодца грелись усталые голуби…
Под самое утро проснулся. Почудилось сквозь сон, что у соседа за стеной, чуть слышно, — та музыка, тот же ударник, как в магазине, когда вздрагивала стеклина, за которой стояли «кассетники» и «вертаки», а в экранах телевизоров отражалась она, идущая к выходу…
После консультации студент зашел в столовую, взял «комплекс», устроился в уголке. Отпил сразу полстакана компота, ткнул вилкой в шницель.
Может, поехать к биофаку? Попытаться еще раз… Нет… Рядом будет маячить и ухмыляться тот парень… Лучше вообще об этом не думать… Сейчас главное — сесть за диплом, сесть основательно… Через две недели надо показать собранный материал… В библиотеку сегодня не сунусь — оттуда прямая дорога к биофаку — поеду к Андрюхе; сегодня чем дальше от центра, тем лучше…
Студент отнес посуду в мойку. Из-за соседнего столика рукой махнула Тамарка. Отвернулся.
Пока студент ждал трамвай, по дороге, что шла параллельно линии, один за одним проносились самосвалы, груженные снегом. Потом, уже из вагона, он видел вгрызающиеся в сугробы снегоочистители, грейдеры, скребущие обочину, людей в оранжевых жилетах.
Студент не отрываясь смотрел в протаянную дырку. Сквозь нее город казался чуточку незнакомым.
В трамвае не умолкал пассажир:
— Нынче зима что надо…
— А в том году снега почти не было, помните?.. Вот и приходится теперь небесам план перевыполнять…
— Старики говорят, лето будет засушливое…
Студент, вслушиваясь в разговор, выскреб на замерзшем стекле маленькую буковку «м».
— Я лично в их приметы не верю. Все же на глазах меняется. Может, мы уже такого на нашей многострадальной планете натворили, что и подумать страшно. Кругом стронций-девяносто — снег, и тот радиоактивный, скоро люминесцировать начнет — вот примета настоящая…
Андрюха был дома. Как и в прошлый раз, ползал на четвереньках вокруг ватмана — подправлял, подчищал.
— Да ты не расстраивайся, — Андрюха свернул ватман, отнес на стол. — Я еще вчера понял, что наш план с изъяном: не учел психологии. Во-первых, насильно мил не будешь, во-вторых, девицы типа твоей избалованы до ужаса — им принцев подавай, ведь, по их мнению, они живут для счастья, а счастье должно строиться на прочном фундаменте… Вот был бы ты железобетонным…
— А если она специально с тем парнем подстроила, чтобы надо мной подшутить, — знала, что будут ее ждать? А может, он случайно забрел на день рождения, и она хотела от него отделаться, да не могла?
— С женщинами надо рвать сразу и с корнем!
— Что-то ты свою Верочку до сих пор забыть не можешь… Сам же говорил: если вернется, все прощу, пусть хоть с ребенком чужим, — говорил?
— Сравнил… У нас была настоящая любовь…
— У меня, может быть, тоже настоящая.
— Не смеши… Тебе просто обидно, что тебя обвели вокруг пальца… Если бы любил, то не сидел бы у меня, а метался бы под ее окнами, телефон бы терзал, плакал бы горючими слезами, кусал пальцы и выл… Впрочем, я знаю, как тебе помочь, — Андрюха расстелил очередной лист, прижав края толстыми справочниками. — К тому же доведем до конца наш первоначальный план…
— Опять за свое!
— Нет, наберись терпения и выслушай, — Андрюха сжал лезвие между пальцами, навис над ватманом и срезал прозрачный лоскуток. — Есть самый верный и надежный путь… И как я сразу не допер? Нет на свете писателя, могу поспорить на что угодно, который не мечтал бы открыть настоящий талант и ввести его в большую литературу, А ведь у человека на лбу не написано — талант он или элементарный графоман…
— Зато написано в его произведениях… Талант виден по первой же строчке…
— Это когда талант уже развился… Вначале же трудно определить истинную цену, тем более в литературе… Сколько примеров, что писал человек ерунду, писал, а потом взял да выдал гениальную книгу — и никто его остальную писанину не помнит, и кажется, что гениальная книга была написана им сразу, без усилий… Да что я тебе объясняю — ты же об этом лекции слушал, на семинарах спорил, рефераты писал…
— Если я тебя правильно понял, то ты предлагаешь, чтобы я изобразил подающий надежды талант.
— Да тебе и делать-то, в сущности, ничего не придется — возьми какого-нибудь сильного, но забытого писателя, сработай под его стиль новеллу — так, странички три-четыре, чтобы не напугать мэтра объемом.
