Роберт поместил в инкубатор последнюю стеклянную пластинку и сделал последнюю запись в лабораторном журнале. На сегодня у него закончились имена, записанные на кончиках игл, а новые зародыши станут пригодны для проверки на оживление лишь через день. И он решил провести остаток вечера в гостиной наверху.
Войдя в обшитую ореховыми панелями комнату, он обнаружил там Филдхарста и Эшборна. Они сидели в кожаных креслах, курили сигары и потягивали бренди.
– А, Стрэттон, – сказал Эшборн. – Присоединяйтесь.
– Обязательно, – отозвался Стрэттон, направляясь к шкафчику с напитками. Он налил себе бренди из хрустального графина и уселся рядом с коллегами.
– Только что из лаборатории, Стрэттон? – поинтересовался Филдхарст.
Стрэттон кивнул:
– Пару минут назад я наложил несколько своих новейших имен. Кажется, мои последние пермутации ведут в правильном направлении.
– Вы не одиноки в своем оптимизме – мы с доктором Эшборном только что говорили о том, насколько увеличились наши шансы на успех с тех пор, как вы взялись за это дело. Похоже, нам все-таки удастся получить эоним намного раньше, чем родится последнее поколение. – Филдхарст пыхнул сигарой и откинулся в кресле, положив голову на прикрывающую спинку салфеточку. – И эта катастрофа в конечном итоге вполне может обернуться благом.
– Благом? Каким образом?
– Неужели вы не понимаете? Как только мы возьмем воспроизводство человечества под свой контроль, то получим средство, с помощью которого предотвратим появление у бедняков таких огромных семей, как сейчас.
Слова Филдхарста поразили Стрэттона, но тот постарался скрыть свои чувства.
– Я над этим не задумывался, – осторожно произнес он. Похоже Эшборн тоже слегка удивился:
– Я и не подозревал, граф, что вы намерены проводить подобную политику.
– Прежде я считал преждевременным упоминать об этом. Как говорится, цыплят по осени считают. Вы должны признать, что здесь кроются огромные возможности. Рассматривая вопрос о том, кто может иметь детей, а кто – нет, правительство сумеет сохранить расовый фонд нашей нации.
– А разве ему что-либо угрожает? – удивился Стрэттон.
– Возможно, вы не обратили внимания на то, что низшие классы воспроизводят потомство гораздо чаще аристократии. Хотя простолюдины и не лишены достоинств, им не хватает чувства долга и интеллекта. А подобное скудоумие плодит самое себя: женщина, родившаяся на дне общества, производит на свет дитя, обреченное на повторение ее судьбы. Если же учесть большую плодовитость низших классов, то наша нация рано или поздно превратится в скопище болванов.
– Значит, низшим классам будет отказано в наложении имен?
– Не совсем, и уж точно не вначале – ведь когда станет известна правда о снижающейся фертильности, отказ низшим классам в доступе к наложению имен будет равнозначен приглашению к бунту. И, разумеется, низшие классы должны играть свою роль в нашем обществе – до тех пор, пока их численность держится под контролем. Как мне представляется, такую политику нужно пустить в ход только через несколько лет, когда люди уже привыкнут к наложению имен как к методу оплодотворения. И именно тогда – возможно, одновременно с переписью населения – мы сможем установить предельное число детей, которое будет дозволено иметь каждой конкретной супружеской паре. А далее прирост и состав населения станет регулировать правительство.
– По-вашему, это и есть наиболее подходящее применение такого имени? – усомнился Эшборн. – Ведь наша цель – выживание человечества как вида, а вовсе не спасение элиты.
– Наоборот, суть здесь чисто научная. Наш долг – обеспечить выживание вида, это верно, но также он заключается и в том, что мы должны гарантировать здоровье человечества, поддерживая должный баланс внутри него. Политика тут совершенно ни при чем. Окажись ситуация противоположной, мы стали бы проводить другую линию и увеличивать численность рабочих.
– А не может ли улучшение условий жизни бедняков со временем привести к рождению у них и улучшенного потомства? – предположил Стрэттон.
– Вы подумали об изменениях, к которым могут привести ваши дешевые двигатели, не так ли? – с улыбкой осведомился Филдхарст, и Стрэттон кивнул. – Как ваши, так и мои предполагаемые реформы могут взаимно усилить друг друга. Регулирование численности низших классов приведет к росту их уровня жизни. Однако не ждите, что простое увеличение экономического комфорта повысит их умственные способности.
– Но почему?
– Вы забываете о самоподдерживающейся природе культуры, – напомнил Филдхарст. – Мы видели, что все человеческие мегазародыши одинаковы, однако никто не осмелится отрицать межнациональные различия – как в облике, так и в темпераменте. Их единственной причиной может быть только материнское влияние, поскольку материнское лоно есть сосуд, внутри которого воплощается социальное окружение. Например, женщина, прожившая всю жизнь в Пруссии, естественно, родит ребенка с характером пруссака. Именно таким образом национальные особенности сохраняются столетиями, несмотря на многочисленные исторические события. И совершенно нереалистично полагать, будто бедняки в этом отношении чем-то отличаются.
– Будучи зоологом, вы, несомненно, разбираетесь в этих вещах лучше нас, – сказал Эшборн, взглядом заставив Стрэттона промолчать. – И мы станем полагаться на ваши выводы.
Остаток вечера разговор шел на другие темы, и Стрэттон, как мог, держал себя в руках и сохранял внешнее дружелюбие. Наконец, когда Филдхарст ушел, Стрэттон и Эшборн спустились в лабораторию, чтобы поговорить наедине.
– И этому человеку мы согласились помогать?! – воскликнул Стрэттон, едва закрыв за собой дверь. – Он же собрался разводить людей, как породистый скот!
– Наверное, нам не следовало бы так удивляться, – вздохнув, ответил Эшборн и уселся на лабораторный стул. – Ведь цель нашей группы – воспроизвести для людей процедуру, предназначенную только для животных.
– Но ведь не за счет свободы личности! Я не хочу в этом участвовать.
– Не горячитесь. Чего вы добьетесь, покинув группу? Поскольку ваши усилия вносят существенный вклад в успех нашего дела, ваш уход лишь усугубит угрозу, нависшую над человечеством. И наоборот, если группа добьется успеха без вашей помощи, то политика лорда Филдхарста будет воплощаться с гораздо большим рвением.
Стрэттон попытался успокоиться. Эшборн был прав, и Роберт это понимал. Помолчав, он сказал:
– Тогда какие действия нам следует предпринять? С кем мы можем связаться? Есть ли среди членов парламента те, кто способен выступить против предложенной лордом Филдхарстом политики?
