Он прокашлялся – собственный голос вдруг показался слишком хриплым и каким-то механическим.
– То есть… вы все знаете, кто я и как здесь оказался. Я давно хотел сказать… что я уважаю всех вас очень. Когда был маленьким – мечтал стать как вы. Однажды оказаться здесь, чтобы освободить всех рабов и отомстить всем Рива. Быть очень смелым и справедливым… Каждый крестоносец был в моих глазах героем. Я вам завидовал… хотел, чтобы Рива продержались как можно дольше. Чтобы дождались… меня. И вот… – юноше вдруг стало смешно. – И вот он я, здесь. Что бы вы себе ни решили – я буду вас уважать, но мои четыреста дней еще не вышли. Я останусь в строю и буду… как вы сказали, господин Крейнер? – цепляться за свои шансы.
– Браво, мастер Суна, – проговорил Крейнер. – Я с вами.
– Капитан Суна, – поправил Торвальд. – Ведь так?
– Да, – согласился Крейнер.
– Йо, мэн… – подал голос еще один молчавший до сих пор офицер. Эти два слова Дик понял, он часто слышал их здесь и означали они «Да, но…». Дальше он ничего не разобрал, да и Торвальд оборвал говорящего довольно быстро.
– Говорите на астролате, адмирал Вальне. Здесь не все понимают свейский.
– Я хотель сказать – ради чего мы должны делать то, что предлагает мольодой человек? – Дик ожидал еще более густого свейского акцента, чем у Лапидота, но латинский выговор адмирала был почти чистым, и юноша понял, что его просто хотели исключить из обсуждения. – Что нам даст это предприятие – мир Сейта и Сога?
– Самое меньшее – возможность спокойно зарабатывать себе на хлеб, – ответил Тор.
– Нет, я не имею в виду тебе и твоей семье, Тор, – покачал головой адмирал. – Видит Бог, я хотель, чтобы это оставальось между нами, но ты настаиваль. Ты сливалься с местным обществом. Тебя приняли в клан. Прекратить грабежи – первым делом твой интерес. Не так ли? Мы ничего не теряем, когда нас грабят. Это не наши навеги. Мы здесь – такие же рабы, как гемы. А ты рискуешь своим положением в клане. Не так ли? Прошлый раз ты попыталься оказать сопротивление. Сога убили шесть чельовек и утопили навегу. И вот я вижу – ты решиль поменять тактику. Ты приводиль мольодого человека и говориль, что это – Ричард Суна. Браво. Но почему я дольжен верить, что это есть Ричард Суна? Мольодой человек говорит не так, как говориль бы на его месте тот, кого семью Рива убили столь жестоко. Чтобы Ричард Суна старалься ради дома Сога? Откуда выходила половина «Бессмертных»? Этого не может быть. Это фальшивка. Можете не показывать шрамы, мольодой человек. Их тоже легко подделать.
– Я вам ничего показывать не собираюсь, – сквозь зубы сказал Дик. – Мне все равно, что вы думаете. Я хочу сделать жизнь нескольких сотен людей и гемов немного полегче.
– Браво, – повторил адмирал Вальне. – Прекрасная актерская игра. Вы даже побледнели.
– Я видел, как этот мальчик забрался в клюз по якорной цепи, – Крайнер медленно и плотно опустил на стол кулак, словно приложил печать к своим словам. – Он замерз до полусмерти. Это, по-вашему, тоже актерство?
– Высочайшего класса, – усмехнулся адмирал. – Здесь есть целый клан таких профессиональных актеров. Клан синоби.
Дика разобрал смех. Неуместный и почти непристойный смех, которого он уже не мог сдержать. Со стороны это, наверное, выглядело как приступ неудержимой икоты.
– Что с тобой? – спросил тревожно Торвальд.
– Кажется, юношу доконала-таки морская болезнь, – Холмберг пошарил в ящике стола и бросил Дику скомканный пакет. – Ну-ка, держи!
Дик не стал ловить. Не мог. От смеха руки не слушались.
– Я… – проговорил он, – я смеюсь. Это я так смеюсь. Всё нормально. Не успел научиться.
– Что смешного вы нашли в моих словах, мольодой человек? – нахмурился адмирал.
Дик ничего не смог ответить – только головой помотал. Воображение рисовало ему уморительнейшую картину: где-то в небесах под руководством архистратига Михаила работает гигантская фабрика по изготовлению военных умов – а на конечном этапе производства какой-то мелкий ангел, а может, просто бот, раскидывает их в два ящика с надписями «Рим» и «Вавилон». Направо-налево. Автоматически. Маршал Вальне и тот майор из «Бессмертных» принадлежали явно к одной серии…
– Мне, пошалюй, тоше смешно тумать, што этот мальшик мошет бить шпион, – сказал Лапидот. – Шельовек такого восраста дольшен бить гениальни актор, штоб так съиграть.
– Да кто вам сказал про возраст? – от волнения у Вальне пропал даже акцент. – Он сам и сказал, но здесь Вавильон, здесь можно имплантировать память клону любого возраста. Чельовек перед нами может быть старше меня.
– Подите вы к лешему с такими выдумками, адмирал, – отмахнулся кто-то.
– Выдумки? – Вальне вскочил было, но пол опасно накренился и адмирал сел. – Как этот мальчик может в свои годы столь искусно владеть мечом? Те, кого он зарезаль в Пещерах Диса, были далеко не овечки. Кто научиль вас, юноша?
– Я сам не знаю, как это получается, сэр, – попытался объясниться юноша. – Наверняка здесь полно флордсманов лучше меня, просто бандиты привыкли иметь дело с беззащитными и не ожидали нападения… А меня учил Майлз Кристи, шеэд. И потом еще оказалось, что он сам и изобрел флорд. Он меня так гонял, что мне пространство с бутылочное горлышко казалось.
– Шеэд? – Вальне отмахнулся. – Скажите еще, сам Ааррин.
– Нет. Диорран.
– Да прекратите издеваться над нами, сопляк! Диорран, ри’Даррин, изобретатель орриу, был твоим учителем? Да за одну эту льожь тебя сейчас стоило бы утопить. Ричард Суна, настоящий христианин и мученик, умер на арене, а ты подделка, фальшивка.
Дик не желал больше этого слушать. Он отстегнулся от сиденья, не без труда преодолел расстояние до двери и вышел в коридор.
В этом коридоре было шесть люков: в кают-компанию, в рубку, в туалет, на мостик, на нижнюю палубу и наверх, на воздух. Дик выбрал последнюю. Он уже оскандалился со смехом, и теперь ему очень не хотелось показывать господам офицерам, как плохо он научился плакать.
Ветер не обманул ожиданий. Одной смачной влажной оплеухой он смазал водичку, что уже пропитала ресницы и готова была выкатиться на нос. А потом влепил под дых. Дышать и хоть что-то видеть можно было только к нему спиной.
Дик привычным уже движением пристегнулся к лееру и встал к ветру спиной, лицом по ходу навеги. Ветер давил на спину, и юноше казалось, что если бы он даже захотел упасть на спину – не смог бы.
Небо впереди было чуть светлее, чем позади – навега шла на юго-запад, прямо на гору, отлитую из темно-зеленого стекла. С непривычки можно было сорваться в панику при виде этой громады, катящейся на судно, но Дику это зрелище было уже не в новинку. Он знал, что вода не сомнет корабль, а поднимет его на горбу так высоко, что сигнальная мачта оборвет тучке-другой грязно-серый подол. И лишь на самом гребне вала, когда навега изогнется до визга в сочленениях и соскользнет вниз, в следующий провал, через борт перекатится волна и ветер добросит брызги до надстройки.
