— Ого, — потрясенно сказал Дима, — это и есть — Машина?
— Да, — Вирджил был явно доволен произведенным эффектом, — Машина Бланка. Видишь ли, процессы, происходящие в человеческом мозгу, до сих пор остаются тайной за семью печатями. Разобраться в них, в принципах хранения информации, в логике, в алфавите… не то, чтобы невозможно, но никто пока даже не знает, с какого бока к этому подобраться. Мы же пошли другим путем — говоря популярно и очень упрощенно, мы считываем запись с одного мозга, совершенно не понимая ее состав и структуру, записываем ее в другой, а уже этот, другой, — Вирджил ткнул пальцем в стекло, — ее расшифровывает и выдает нам в виде вполне понятных образов.
— Так он что — живой?! — с ужасом спросил Дима.
— Нет, ты что, — Вирджил хохотнул, — что ты подумал — что там разумный человек плавает? Нет, конечно. Используется только механизм. Если все до безобразия упростить, то выглядит это так — на сотню нейронов поступает электрический импульс, с пары сотен других нейронов импульс считывается. Вот и всё. Алгоритм преобразования непонятен совершенно, матричная модель преобразования — по имеющимся примерам — описывается многомерной матрицей мерностью в несколько сотен и порядком около полумиллиона. Пока не существует компьютеров, в которые можно было бы хотя бы просто загрузить эту матрицу, не то, что как-то ее анализировать.
— Ого, — повторил Дима, не отрывая взгляда от аквариума и подмечая некоторые детали: по задним и боковым стенкам струилась мелкая сетка трубочек — видимо, для регулировки температуры, снизу к мозгу тянулось несколько гофрированных шлангов и проводов с разноцветной изоляцией, — а почему он — один?
— Алоиз Скочинский, — со вздохом сказал Вирджил, — автор Машины, был странным человеком. Скрытным, немного сумасшедшим. Он предложил концепцию машины еще в семьдесят шестом, но был попросту осмеян своими коллегами и решил воплотить идею в жизнь самостоятельно. Всю жизнь проработав гистопатологом в институте морфологии, он не испытывал недостатка в, скажем так, человеческом материале и все работы производил в одиночку. Был он патологически осторожен, — Вирджил вздохнул, — фактически просто болен. И никто о его увлечении не знал до тех пор, пока у Скочинского не появился рабочий экземпляр. Даже самому больному человеку приятно признание и он показал Машину кому-то из своих бывших оппонентов. Ну и, тайное начало становиться явным. К счастью, мы успели первыми и Машина досталась нам.
— А почему вы тогда не сделали их… а, я понял. Его убили, да?
— Нет, — Вирджил поморщился, — он прожил еще два года и, разумеется, все эти два года мы не оставляли попыток повторить Машину, как не оставляем и сейчас. Но Скочинский… не то, чтобы сломался… просто целью его жизни было — сделать эту Машину. И, когда он ее сделал — жизнь для него утратила смысл. Ему не было интересно повторять Машину, и, хотя его поставили во главе немалого отдела, фактически — небольшого института, он от руководства самоустранился и помощь его была минимальна. Я помню его — очень неприятный в общении, самолюбивый, упертый… язвительный… проще говоря — мерзкий старикашка. Неудивительно, что общаться с ним никто не любил, в последние годы он был просто невыносим.
Вирджил пожал плечами:
— Но у нас есть его записи, есть рабочая модель, мы со всем этим работаем, и… я думаю, успех не за горами. Жаль, конечно, что мы не узнали о Скочинском раньше. По слухам, он когда-то был вполне вменяемым и общительным человеком. Если бы он получил признание раньше, то вполне мог бы стать ученым мирового уровня и сделать множество других открытий. Одно только сочетание этого физраствора и электромагнитного поля, поддерживающее функционирование мозга, уже сделало бы его всемирно известным, а он, сделав это открытие, так и оставался безвестным кандидатом наук — он даже докторскую не писал. Ну, а теперь давай я тебе покажу то, зачем мы сюда пришли.
— Я думал, — Дима кивнул в сторону аквариума, — мы пришли за этим.
— За этим тоже, но это не главное. Видишь ли, при работе с записью воспоминаний, как с базой данных, пересылаются огромные объемы информации. Поэтому мы здесь. Вообще, нами запланирована прокладка терабитового канала в центральный офис, но дело это небыстрое. Но даже такой, самый быстрый на сегодняшний день канал, не обеспечит такого быстродействия, какое можно получить непосредственно на терминале главного компьютера Машины, — Вирджил сел за один из компьютеров, пошевелил мышкой. Экран засветился и на нем появилась уже знакомая Диме картинка чьей-то записи, изображавшая комнату с сидящими на рядах кресел людьми — то ли небольшой зрительный зал, то ли аудиторию. Некоторые из людей были обрисованы весьма схематично, некоторые — более подробно.
— Вот, — сказал Вирджил, щелкая мышью на изображении одного из людей, — мозг — удивительная база данных. В нем все плотно взаимосвязано, и, зацепившись за один конец ниточки, можно легко размотать весь клубок.
На экране вывалилось большое многоуровневое меню, Вирджил ткнул в какой-то пункт, в результате появилось заполненное текстом окно.
— Фактически, досье, — удовлетворенно сказал Вирджил, — мы эту информацию так и называем. Здесь — вся информация, которую оператор помнит о выбранном объекте, отсортированная по важности ее для оператора. И, зацепившись за любой пункт, можно посмотреть подробности. Скажем, обстоятельства знакомства, — картинка сменилась. Теперь на экране был вид зимней улицы какого-то города, и по центру его стоял и улыбался какой-то человек.
— Можно проиграть, — Вирджил пошевелил мышкой, — отдаленные воспоминания не так хорошо проигрываются, многие детали могут исказиться или даже совсем забыться, но…
— А, — Дима сглотнул, — эта картинка, ну, то, что на экране — она где формируется? В компьютере?
— В том-то и дело, что нет! Скочинскому удалось сделать так, что подключенный к машине мозг сам преобразовывает визуальные образы в понятное для обычного компьютера изображение. Это, кстати, одна из проблем, с решением которой у нас пока подвижек практически нет. Все-таки Скочинский был гением.
— Ага, — согласился Дима, лихорадочно размышляя. Картинка формируется в этом мозгу — в аквариуме? А зачем же тогда… Негромкая мелодия прервала его размышления и заставила вздрогнуть и напрячься. Но это был всего лишь телефон, — Вирджил выудил его из кармана, поднес к уху. Мужской голос сказал что-то неразборчивое и Вирджил вскочил, чуть не опрокинув стул, на котором сидел.
— Да ты что!? Когда!?
Голос буркнул что-то неразборчивое.
— Подожди, оставайся там! Я сейчас, — отнес телефон от уха, посмотрел на Диму.
