Нет. Такому не бывать. Он еще далеко не стар, ему чуть больше пятидесяти. Доживать остаток своих дней на мирной пенсии не для него. Пусть он лучше сдохнет, сражаясь, но сдохнет как генерал, до последнего командующий осажденной армией. И если Треморов стоит у него на пути – тем хуже для Треморова.
Его взгляд упал на выглядывающий из-под других бумаг лист транспортной сводки. Шварцман подавил в себе позыв встать и открыть сейф, где на верхней полке лежало пухлое дело с одним только длинным номером на обложке. Биография, протоколы опроса любовниц, товарищей и сослуживцев, официальные характеристики по работе, выписки с грифами УОД и криминальной полиции, анализы личности и многостраничные расшифровки звукозаписей… Вся его суть умещалась в одной-единственной характеристике, составленной три месяца назад аналитиками отдела психологической поддержки.
Кислицын Олег Захарович. Мужчина. Родился тринадцатого июня тысяча пятьсот сорок пятого года. Холост. Ориентация: стандартная. В армии не служил. Образование: истфак Мокольского государственного университета, закончен по специальности «архивное дело» в тысяча пятьсот шестьдесят восьмом году. Каким-то неизвестным способом избежал обязательного распределения и ни дня не работал по специальности в дипломе. Длинный перечень должностей и учреждений, смененных за последние четырнадцать лет, всегда связанных со снабжением и перемещением матценностей – от экспедитора в магазине до завотделом снабжения Капстроя. В студенчестве однажды оказался в милиции за наивную попытку фарцевать южными сигаретами, сделал выводы и больше спекуляцией не занимался. Официально не женат ни разу, хотя расстался с четырьмя любовницами, с двумя – достаточно постоянными, чтобы считаться гражданскими женами. В последние годы эпизодически встревает в любовные приключения со случайными женщинами, но ни разу – дважды с одной и той же. Единственный друг – немец по национальности, школьный однокашник, а ныне сотрудник Канцелярии с солидной выслугой лет.
Олег Кислицын. Молодой парень, вступивший в пору среднего возраста и до сих пор не нашедший себя в жизни. Странная противоречивая личность, сочетающая в себе одновременно наглость и замкнутость, циничность и метания в поисках идеала. Талантливый, хотя и неотшлифованный ум, способный к быстрому сопоставлению фактов и вычленению системы из хаоса случайных событий. Делец. Рисковый игрок. Одиночка. Эгоист. И тайный идеалист, в чем, вероятно, не признается даже сам себе.
Нет, незачем лезть в сейф. Пальцы Шварцмана шевельнулись, словно поглаживая невидимый листок, который он помнил почти наизусть. Наткнись Прохорцев на тебя, Олежка, на год раньше, сегодня ты бы уже работал у меня штатным аналитиком с радужными перспективами. Но сегодня ситуация изменилась. Ты еще послужишь своей стране, мальчик, но совсем иначе.
Настало время для совсем другой секретной папки. Папки, существующей лишь в воображении начальника Канцелярии Народного Председателя.
Для папки, на незримой обложке которой невидимыми буквами выведено лишь одно слово: «Шквал».
— Наш ведущий эксперт по телегам, как всегда, спозаранку горит на работе, — ехидно прокомментировал Бегемот, без стука врываясь в кабинет. — Подает, тык скыть, пример нерадивым окружающим. Вроде меня.
Олег с трудом оторвал гудящую голову от подголовника, мучительно, одним глазом посмотрел на Бегемота, застонал и уронил голову обратно. В думательной части тела мерно бухал колокол, заставляя мечтать о скорейшей смерти или хотя бы о вечном покое. Во рту стоял мерзкий медный привкус. Бегемот, кажущийся сегодня отвратительно жизнерадостным, посмотрел на него и укоризненно покачал головой.
— Пить надо меньше! — подняв к потолку палец, глубокомысленно возгласил он. — Или хотя бы похмельем не страдать. Вот, скажем, бери с меня пример. Я и водку с пивом мешаю, и коньяком разбавляю, в отличие от тебя, чистоплюя, и всегда с утра как огурчик. Но у меня организм такой приспособленный, а ты? Мужик, как спросил бы тот попугай, если ты летать не умеешь, чего выеживался?..
Снова застонав, Олег нащупал на столе дырокол и вяло швырнул в сторону мучителя. Тот, легко поймав пластмассовую вещицу и водрузив ее на исходное место, бесцеремонно плюхнулся в кресло. Ну что за народ пошел, в отчаянии подумал Олег. Никакого уважения к друзьям, даже страдающим от… гм, мигрени. Блин, убью! Всех убью! Всех…
— Ты бы аспиринчику тяпнул, — посоветовал Пашка, закинув ногу на ногу. — За компанию с анальгинчиком. Или не запасся? Послать вахтера сбегать в аптеку?
— Да выпил уже, — с трудом разлепил губы Олег. — Не подействовало пока. Слушай, ну чего тебе надо, чего ты надо мной издеваешься? — он страдальчески скривился. — Знаешь, что люди делятся на две категории – одни не умеют пить, а у других жуткое похмелье? Один ты, бегемотище толстокожее, к третьей относишься. У тебя голова – точно сплошная кость. Ты откуда здесь взялся? Тут же охрана…
— А я сказал, что к тебе! — ухмыльнулся Пашка. — Удостоверение канцелярское показал, мужик себе под нос меня кнопарем обозвал ни за что и пустил. А мне анекдот новый рассказали. Иду на работу – я рассказывал, что для здоровья начал пешком ходить? — и думаю, а чего бы тебе не передать? Вот, слушай. Приходит, значит, мужик к терапевту и говорит: доктор, а почему я вижу одно, слышу другое, а думаю совсем третье? А тот и отвечает… Понял, понял, уже ухожу, — торопливо закончил он, увидев, что рука Олега подбирается к тяжелой стеклянной пепельнице. — Вот уже и товарища с утра пораньше проведать нельзя! Слушай, пойдем сегодня вечером в «Красавицу», а? Ты у нас пробивной, всюду левой ногой двери открываешь, а там такой джаз-банд, говорят, гастролирует! Ладно, ладно, потом звякну, когда тебе получшеет.
Последние слова он предусмотрительно произнес из-за двери кабинета, не без оснований опасаясь, что под благотворным влиянием аспирина второй бросок окажется куда более точным.
Какое-то время Олег еще лежал в кресле, приходя в себя. Колокол в голове медленно затихал, каждое движение глаз уже не вызывало острой рези под сводом черепа. Наконец он смог заставить себя сесть в кресле вертикально. Могучим усилием воли отогнав видение кружки с пивом, тяжело вздохнул и протянул руку, чтобы включить терминал Хранителей.
Телефон настойчиво затарахтел, и все еще больная голова затарахтела в такт с ним. Нехорошо ругнувшись про себя, Олег все-таки не рискнул проигнорировать призыв к общению. Вдруг кто важный?
— Алло! — нехотя сняв трубку, начальственным тоном проговорил он, стараясь, чтобы предательская сипота не прорезалась в голосе. — Кислицын у аппарата! Алло, вас слушают! Кто говорит?
