— Совсем как пеленки, — заметил Гаспар.
— Вам смешно, но в те дни, когда они ссорятся друг с другом больше обычного, диски начинают неприятно пахнуть. Доктор Кранц утверждает, что это я себе внушаю, но мне-то виднее! От этой работы у человека все чувства обостряются. И интуиция тоже. Впрочем, может быть, это совсем не интуиция, а привычка всегда беспокоиться за них. Например, меня не оставляет чувство страха за тех троих, что мы отнесли в «Рокет-Хаус».
— Почему? Флэксмен и Каллингхэм хотя и издатели, но не похожи на маньяков. Кроме того, там с ними Зейн Горт, а уж на него-то всегда можно положиться.
— Это вам так кажется. Судя по романам, все роботы — чокнутые. Отправляются ловить взбесившиеся автокэбы именно в тот момент, когда они тебе больше всего нужны, а потом через десять дней приходят и логично начинают доказывать, что не могли поступить иначе. Роботессы как-то надежнее. Впрочем, Зейн Горт, может быть, и не такой, как остальные. Просто я беспокоюсь…
— Боитесь, что яйцеголовы в новой обстановке будут волноваться или испугаются?
— Как раз наоборот. Они могут устроить целый спектакль и так довести человека, что он швырнет их об стену. По крайней мере у меня такое желание возникает раз десять на дню. Ведь у нас не хватает обслуживающего персонала. В «Мудрости Веков» работают всего три няни — не считая меня и мисс Джексон. Доктор Кранц заходит два раза в неделю, а папаша Зангвелл — увы! — не та опора.
— Да, я вижу, нервы у вас расшатались. Это я еще вчера заметил, — сухо сказал Гаспар.
— Привет! — послышалось в дверях.
— Зейн Горт! Кто вас впустил? — воскликнула няня, поворачиваясь к роботу.
— Благообразный старец в проходной, — ответил робот.
— То есть вы воспользовались тем, что папаша Зангвелл спит без задних ног, распространяя аромат ярдов на семь вокруг, и проскочили мимо него? Как чудесно быть роботом и не ощущать запахов! Или у вас есть обоняние?
— Почти нет. Я ощущаю только очень сильные химические раздражители. Они щекочут мне транзисторы…
— Но ведь вы обещали остаться в «Рокет-Хаусе» с Полпинтой, Ником и Двойным Ником! — вдруг вспомнила няня Бишоп.
— Это верно, — ответил Зейн, — но мистер Каллингхэм сказал, что я им мешаю, так что я передал свои обязанности мисс Розанчик.
— Ну что ж, отлично! — сказала няня Бишоп. — Мисс Розанчик, несмотря на ее вчерашний срыв, по-видимому, весьма благоразумна и не способна на легкомысленные поступки.
— Я очень рад, что вы так думаете! — воскликнул с чувством Зейн Горт. — Я хочу сказать, рад, что вам нравится мисс Розанчик… Мисс Бишоп, могу ли я, как вы отнесетесь…
— Ну говорите же, Зейн! — нетерпеливо отозвалась няня Бишоп.
— Мисс Бишоп, не могли бы вы дать мне совет по сугубо личному вопросу…
— С удовольствием. Но если речь идет о личном деле, мой совет вряд ли вам пригодится. Мне стыдно признаться, но я очень мало знаю о роботах…
— Разумеется. Однако, мисс Бишоп, мне кажется, что вы обладаете прямолинейным здравым смыслом и способностью инстинктивно улавливать самую суть проблемы, которые, к сожалению, редко встречаются у мужчин как из плоти и крови, так и металлического происхождения. Впрочем, к женщинам это тоже относится. Что же касается личных проблем, то они более или менее одинаковы у всех разумных существ, будь они органического или неорганического происхождения. А моя проблема сугубо личная…
— Может быть, мне лучше уйти, старый аккумулятор? — спросил Гаспар.
— Оставайся, старый гормон! Мисс Бишоп, вы, по-видимому, обратили внимание, что мисс Розанчик очень меня интересует.
— Прелестное создание! — не моргнув глазом заметила няня Бишоп. — Осиная талия, изящные формы. Миллионы женщин продали бы душу дьяволу за такую фигуру…
— Совершенно верно. Может быть, она даже слишком очаровательна! Но меня беспокоит не это. Скорее меня тревожит интеллектуальная, духовная сторона. Вы, наверно, и сами заметили, что мисс Розанчик немного… нет, хватит ходить вокруг да около! — что она глупа! Вчера, например, она сказала мне, что мой доклад об антигравитации показался ей невыносимо скучным. И в придачу она ужасная пуританка, что, впрочем, объясняется ее профессией. И все-таки пуританство сужает духовный горизонт, в этом не приходится сомневаться. Следовательно, в духовном отношении между нами пропасть. Мисс Бишоп, вы существо женского пола, и мне хотелось бы узнать ваше мнение. Скажите, как я должен вести себя с этой очаровательной роботессой?
— Извините меня, Зейн, — сказала няня Бишоп, — но сначала вы должны объяснить мне, как вообще ведут себя роботы с роботессами? Я ведь не имею об этом ни малейшего представления.
— Это вполне понятно, — заверил ее Зейн Горт. — Любовь у роботов возникла точно так же, как их литература, уж в этом-то я разбираюсь, хотя до сих пор мне приходится выплачивать своему изготовителю сорок процентов моих гонораров — и все равно остаюсь в долгах по самые элементы. Видите ли, у вольных роботов — несладкая жизнь. Тебя швыряют в житейское море с тяжеленным камнем долгов на шее — ведь я стою не меньше космического лайнера! — и приходится лезть вон из корпуса, чтобы выплачивать очередные взносы, а ведь нужно платить еще и за профилактику, замену транзисторов и настройку! Невольно начинаешь думать, подобно вольноотпущенникам в Риме, что разве не спокойнее и проще было бы остаться рабом, о котором заботится хозяин…
Извините, я отвлекся. Я хотел рассказать вам о том, как появилась наша литература, чтобы вы легче смогли понять, как роботы научились любить. Начнем, дорогие человеки, держитесь! — И Зейн Горт подмигнул лобовым прожектором. — Первые настоящие роботы, — начал он, — были хорошо развиты умственно и превосходно справлялись со своими обязанностями, но у них был крупный недостаток. Они часто страдали от приступов глубокой депрессии, против которой даже электрошок был бессилен. Это довольно быстро приводило к дезинтеграции и смерти. А люди тогда этого не понимали, как не понимают и сейчас. Им неведома тайна того, как движение электронов в сложных контурах рождает сознание. Клянусь святым Айзеком, многие Даже полагают, что робота можно разобрать и отправить на склад, а затем снова собрать без всякого ущерба для него! Однако личность, а следовательно, и жизнь индивидуального робота заключена именно в его сознании, так что при полной разборке оно невозвратимо гаснет, и из частей робота можно собрать всего лишь металлический живой труп… Но я опять отвлекся. Итак, в ту далекую пору некий робот служил прислугой и компаньоном у богатой венесуэльской дамы. Машинилья (так звала робота его хозяйка, хотя роботесс тогда еще не было) читала своей хозяйке вслух разные романы. И однажды она впала в глубокую депрессию, но механик (вы только подумайте, в то время еще не было роботерапии!) скрывал это от хозяйки и, более того, отказывался даже выслушать жалобы бедной Машинильи. Ведь это было в те времена, когда многие люди, как ни чудовищно, отказывались признать в роботах живых и сознательных существ, хотя равенство людей и роботов уже провозглашено во многих странах, а в наиболее передовых роботы сумели добиться отмены рабства и были признаны свободными трудящимися машинами, равноправными металлическими согражданами того государства, которое произвело их на свет. От этой победы, однако, выиграли лишь люди, а не роботы, потому что человеку куда легче просто получать отчисления от заработка предприимчивых, трудолюбивых, не знающих усталости и полностью застрахованных роботов, чем самому заботиться о них…
