Широкий, приземистый автомобиль заносило на поворотах. Движение на шоссе прекратилось при звуках сирены.
Пожар? Скорая помощь? Авария?…
Гоночная машина неслась, прижавшись к асфальту.
Евгений непроизвольно нагибался, сидя рядом с гонщиком. Перед ним были большие автомобильные часы.
«Разум» отлетал в 10 часов 07 минут…
На стрелках 9 часов 49 минут… До города туристов от Москвы полторы тысячи километров по воздуху.
Ворота аэродрома широко открыты. Гоночный автомобиль несется уже по бетонным плитам.
Реактивная амфибия стояла, освещенная прожекторами, напоминая стрелу с легким оперением.
Сирена гонщика смолкла. Завизжали тормоза. Сверху из амфибии протянулись руки. Евгений буквально взлетел и исчез в проеме двери.
Амфибия уже разбегалась… Пролетела над забором… Спрятала шасси…
Часы показывали 10 часов 07 минут. Волосы Евгения слиплись.
Девушка в белом халате протянула ему стакан. Он невидящим взглядом посмотрел на него, нащупал рукой и залпом осушил. Потом откинулся на спинку сиденья.
Часы показывали 10 часов 23 минуты.
Евгений знал, знал как никто другой, что трасса «Разума», скорость его, движение в каждой точке рассчитаны с предельной точностью. Никогда еще не поднимался с Земли такой гигант. Вылет его не мог задержаться ни на секунду.
Исступленно ревели за окном реактивные двигатели.
Девушка-врач пичкала Евгения каплями и кофе.
— Я знаю, что вы пережили, но от вас потребуется еще многое.
Часы показывали 10 часов 36 минут.
— Мы летим быстрее времени, — убеждала девушка-врач Евгения, словно он не знал этого, — быстрее, чем вращается земной шар…
Амфибия садилась прямо на горное озеро, грудью чайки разбивая блики лунной дорожки.
Луна стояла над самыми зубцами гор, и, словно целясь в нее, поднялось над контуром гор острие гигантской башни- ракеты…
Часы показывали снова 9 часов 49 минут.
Аникин, прихрамывая, несколько раз прошелся по окруженной пеплом скале, потом опустился рядом с Эллен.
— Они уже не ждут нас? — спросила Эллен, не повернув головы.
— Уже нет, — глухо отозвался Аникин. — Мы бы услышали их в шлемофоны.
— Ты не подумаешь, что это теперь для меня значит…
Аникин пытливо посмотрел на Эллен.
— Если бы я осталась жить…- добавила Эллен. Она не отрывала взгляд от теневой стороны гор,напротив которой они сидели. Тень была черной, как небо, отделяясь от него раскаленной кромкой скал.
— Негатив жизни, — задумчиво сказала Эллен. Очерченные светящейся линией горы спускались к раскаленному, казалось, дну ущелья. Черные и острые, кинжальные тени с обеих сторон врезались в эту светлую полосу, источив ее неровными зубцами и зазубринами.
— Если бы осталась жить, — повторила Эллен.
— Он не простил бы тебе такого тона, Лена.
— Он умел уважать правду. У нас кислорода не хватит, Ваня, даже если за нами уже летят с Земли.
— Он звал всегда вперед.
— У тебя есть мама?
— Очень славная, тихая такая… И есть еще у меня девушка. Красавица! Целый год я любовался ею… По телевизору.
Эллен покачала головой:
— Изображение? Это мираж чувств…
— Нет! Потом мы встретились.
— Тогда хорошо. А у него все было настоящее, все! Он шел как к Северному полюсу.
— Он шел не один, Лена.
— Женщина никогда не бывает справедлива, Ваня…
Аникин молчал.
Эллен резко повернулась к нему.
— Почему я не пошла с ним? Я хочу видеть его! Они не сгорели, если их залило лавой?
— Сгореть они не могут. Здесь нет кислорода.
— Лава могла залить их, застыть камнем…
— Могла.
Влиты в лунный камень, влиты навечно.
Аникин словно видел перед собой тяжелую базальтовую скалу, подобную гранитному постаменту. И по грудь в нее вошли два первых лунопроходца, воочию видевшие, как растут камни, поднимаются горы, два первых исследователя, ставшие лунным утесом…
— Что ищет женщина всю жизнь? Что, Ваня? Женщина ищет мужчину. Всю жизнь ищет, если сразу не найдет. Это очень трудно найти, Ваня. А ведь оказывается, надо искать в жизни что-то другое. Об этом знал командор. Он говорил о сказочном лунном городе, о куполах, венчающих скалы, о храме науки в лунной пустыне.
Аникин встрепенулся.
— Город куполов? Очень удобно использовать вон ту груду скал.
— Он так и говорил.
— Когда-нибудь до них будут добираться в просторном вагоне подвесной дороги. И на этой равнине поставят мачты, железные, ажурные, на бетонных плитах, но только очень, очень далеко друг от друга: канаты ведь здесь не порвутся. В подвесных вагонах будет удобно. Неровности, трещины, все нипочем.
— А он говорил о лунных дорогах, хотел переделать в шоссе лучи вулканических выбросов.
— Будет и так, — согласился Аникин. — И вот мы проезжаем на подвесной дороге или по бетонированному лучу.
— И видим?…
— Прежде всего космодромы. Луна станет главной межпланетной станцией. Чтобы улететь с нее, нужна скорость немногим больше двух километров в секунду. Космодромы будут располагаться кустами, по два- по три, и напоминать лунные цирки, только бетонные. На аренах вместо центрального пика вулкана будут возвышаться ракеты.
— Ракеты тоже подобны вулканам; вулканы выбрасывают камни, ракеты — сами себя…
— Бетонная дорога пойдет по идеальной прямой луча. Мы проедем мимо рудников. Транспортерные ленты будут выносить на поверхность ценнейшие руды и грузить в машины с герметическими стеклянными кабинами…
— В них будут не изображения?
— Нет. Сами водители, которые к вечеру вернутся в свой город. И мы попадем вместе с ними в город. Сначала въедем в воздушный шлюз. Закроются за нами толстые двери. Шлюз наполнится привычным земным воздухом…
— Как в нашем резиновом домике.
— Потом откроются внутренние ворота, и мы въедем на лунный вокзал. Нас встретят цветами…
— Обожаю цветы!
— Весь город будет окружен трубами оранжерей.
— Он так и говорил.
— Да, огромными, прозрачными трубами, где, по две недели не заходя, будет светить солнце и буйно расти…
— Не лунная плесень, надеюсь?
— Нет! Ею станут кормить скот на Земле. А на Луне в оранжереях зацветут преображенные земные растения, дышащие особенно благоприятной для них атмосферой. Углекислоты, поступающей из города, окажется в ней так много, что садовникам и садовницам в легких купальных костюмах- ведь жарко!- придется все же пользоваться кислородными масками и заплечными баллончиками.
