Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал (Dark Carnival), 1947

– Мистер Коберман! – Дуглас ткнул серебряной вилкой в лицо человека.

Мистер Коберман вздрогнул. Он скорчился. Он громко простонал.

Реакция. Хорошо. Блестяще.

Дуглас вынул из кармана кусок синего стекла. Глядя сквозь синее стекло, он очутился в синей комнате, в синем мире, не похожем на мир, который он знал. Такой же непохожий, как и красный мир. Синяя мебель, синяя кровать, синие потолок и стены, синяя деревянная посуда на синем бюро, и синее мрачное лицо мистера Кобермана, и руки, и синяя вздымающаяся, опадающая грудь. Еще…

Широко раскрытые глаза мистера Кобермана буравили его голодным, темным взглядом.

Дуглас отпрянул и отвел от глаз синее стекло.

Глаза мистера Кобермана были закрыты.

Снова синее стекло – открыты. Синее стекло прочь – закрыты. Снова синее – открыты. Прочь – закрыты. Странно. Дрожа от возбуждения, Дуглас ставил опыт. Синее стекло – глаза, казалось, пялились голодным, алчным взглядом сквозь сомкнутые веки. Без синего стекла казалось, что они крепко сжаты.

Но тело мистера Кобермана…

Пижама на мистере Кобермане растаяла. Так на нее подействовало синее стекло. А может, она растаяла потому, что была на мистере Кобермане. Дуглас вскрикнул.

Он глядел сквозь живот мистера Кобермана прямо внутрь.

Мистер Коберман был геометричен.

Или что-то вроде этого.

Внутри его виднелись необычные фигуры странных очертаний.

Минут пять пораженный Дуглас размышлял о синих мирах, красных мирах, желтых мирах, сосуществующих подобно кускам стекла большого окна на лестнице. Одно за другим, цветные стекла, всевозможные миры; мистер Коберман сам так сказал.

Так вот почему разноцветное окно было разбито.

– Мистер Коберман, проснитесь! Нет ответа.

– Мистер Коберман, где вы работаете по ночам? Мистер Коберман, где вы работаете?

Легкий ветерок шевельнул синюю оконную занавеску.

– В красном мире или зеленом, а может, в желтом, мистер Коберман?

Над всем царила синяя стеклянная тишина.

– Подождите-ка, – сказал Дуглас.

Он спустился вниз на кухню, раскрыл большой скрипучий ящик и вынул самый острый, самый, длинный нож.

Тихонечко он вышел в коридор, снова взобрался по лестнице вверх, открыл дверь в комнату мистера Кобермана, вошел и закрыл ее, держа в руке острый нож.

Бабушка была занята проверкой корочки пирога в печке, когда Дуглас вошел в кухню и положил что-то на стол.

– Бабушка, это что?

Она мельком взглянула поверх очков.

– Не знаю.

Это что-то было квадратным, как коробка, и эластичным. Это было ярко-оранжевым. К нему были присоединены четыре квадратных трубки синего цвета. Оно странно пахло.

– Ты когда-нибудь видела такое, бабушка?

– Нет.

– Так я и думал.

Дуглас оставил это на столе и вышел из кухни. Через пять минут он вернулся с чем-то еще.

– А это ?

Он положил ярко-розовую цепочку с пурпурным треугольником на конце.

– Не мешай мне, – сказала бабушка. – Это цепочка. В следующий раз у него были заняты обе руки. Кольцо, квадрат, треугольник, пирамида, прямоугольник и… другие фигуры. Все они были эластичные, упругие и, казалось, сделаны из желатина.

– Это не все, – сказал Дуглас, кладя их на стол. – Там их еще много.

Бабушка сказала:

– Да-да, – далеким, очень занятым голосом.

– Ты ошибаешься, бабушка.

– В чем?

– В том, что люди одинаковые внутри.

– Не болтай ерунды.

– Где моя свинья-копилка?

– На камине, где ты ее бросил.

– Спасибо.

Он протопал в общую комнату за свиньей-копилкой.

В пять часов из конторы пришел дедушка.

– Дед, пошли наверх.

– Ага. Зачем?

– Я хочу тебе кое-что показать. Оно некрасивое, но интересное.

Дедушка с кряхтеньем последовал за внуком наверх в комнату мистера Кобермана.

– Бабушке не стоит говорить; ей не понравится, – сказал Дуглас. Он широко распахнул дверь. – Вот.

Дедушка замер.

Последние несколько часов Дуглас запомнил на всю жизнь. Следователь со своими помощниками стоял у обнаженного тела мистера Кобермана. Бабушка внизу около лестницы спрашивала кого-то:

– Что там происходит?

И дедушка дрожащим голосом говорил:

– Я увезу Дугласа надолго, чтобы он позабыл этот кошмар. Кошмар, кошмар!

Дуглас сказал:

– Что тут плохого? Ничего плохого я не видел. Мне не плохо.

Следователь вздрогнул и сказал:

– Коберман мертв.

Его помощник вытер пот.

– Видел эти штуки в банках и в бумаге?

– Боже мой. Боже мой, да, видел.

– Господи Иисусе Христе.

Следователь снова склонился над телом мистера Кобермана.

– Лучше держать все в секрете, ребята. Это не убийство. То, что совершил мальчик, – это милосердие. Бог знает, что бы произошло, если бы он этого не сделал.

– Так кто же Коберман? Вампир? Чудовище?

– Вероятно. Не знаю. Что-то… не человек. – Следователь ловко провел руками вдоль шва.

Дуглас гордился своей работой. Ему пришлось повозиться. Он внимательно следил за бабушкой и все запомнил. Иголку, нитку и все остальное. В целом мистер Коберман был аккуратно зашит, как любой цыпленок, когда-либо засунутый бабушкой в пекло.

– Я слышал, как мальчик говорил, будто Коберман жил даже после того, как эти штуки были вынуты из него. – Следователь смотрел на треугольники, цепи, пирамиды, плавающие в банке с водой. – Продолжал жить. Господи.

– Мальчик это сказал?

– Сказал.

– Так что же тогда убило Кобермана?

Следователь вытянул несколько ниток из шва.

– Это… – сказал он.

Солнце холодно блеснуло на наполовину приоткрытом кладе: шесть долларов и семьдесят центов серебром в животе у мистера Кобермана.

– Я думаю, что Дуглас сделал мудрое помещение капитала, – сказал следователь, быстро сшивая плоть над "сокровищем".

Дождь лил весь вечер, и свет фонарей тускло пробивался сквозь его пелену. Две сестры сидели в столовой. Старшая – Джулия – вышивала скатерть. Младшая – Анна – сидела у окна, неподвижно глядя на темную улицу. Она прижалась лбом к стеклу, неподвижно пошевелила губами и вдруг сказала:

– Я никогда не думала об этом раньше.

– О чем ты? – спросила Джулия.

– До меня только что дошло. Там же настоящий город под городом. Мертвый город там, прямо под нашими ногами.

Джулия поджала губы и быстрее заработала иголкой.

– Отойди-ка от окна, – сказала она. – Этот дождь на тебя что-то навевает.

– Нет, правда. Ты когда-нибудь думала об этих трубах? Они же лежат под всем городом, под каждой улицей и выходят прямо в море. По ним можно ходить, не наклоняя головы, – быстро говорила Анна, вдохновленная дождем, падавшим с черного неба, барабанившим по мостовой и исчезавшим под решетками люков на каждом перекрестке. – А ты бы хотела жить в трубе?