Они с сухим клацанием зашевелились, множество рук потянулось к Бэннингу. Он понимал, что когти на этих руках могут разорвать его на части с невероятной быстротой. Сопротивление или бегство было бессмысленно. Оставалось одно — продолжить эту отчаянно опасную игру. Бэннинг заставил себя приветственно раскрыть объятия.
— Мои верные паучата, — сказал он.
Тот, кто заговорил с ним, их вождь, пронзительно вскрикнул. Остальные подхватили этот клич, он эхом отразился от каменных стен города, лежавшего за их спинами, и сейчас Бэннинг совершенно ясно увидел, что за чувство было в этих устремленных на него взглядах круглых детских глаз. Любовь. И их вид вдруг перестал казаться таким отвратительно чуждым. Вождь схватил руку Бэннинга и прижал ее к своему прохладному лбу, и прикосновение к гладкой серой коже не вызвало в Бэннинге никакой брезгливости. Но, с другой стороны, именно это испугало его.
— Кто он такой? — спросил он Рольфа по-английски. Рольф облегченно рассмеялся.
— Сохмсей качал твою колыбель и катал маленького Кайла на спине. Почему ты боишься его?
— Нет, — упрямо сказал Бэннинг, — нет, я не верю. Я не могу поверить в это.
Рольф недоверчиво посмотрел на него:
— Ты хочешь сказать, что даже сейчас можешь сомневаться, но ведь они узнали тебя! Слушай, Кайл, десятки тысяч лет назад Валькары переселили сюда Арраки с далеких окраин галактики, из мира умирающей звезды. С тех пор они верой и правдой служат Валькарам, и только им. То, что в эту минуту ты все еще жив, доказывает, кто ты есть на самом деле.
Сохмсей бросил на Рольфа косой взгляд и шепнул Бэннингу:
— Я знаю этого, называемого Рольфом. Будет ли твоя воля на то, чтобы он жил, господин?
— На то будет моя воля, — ответил Бэннинг.
Глубокое сомнение проникло в его душу. Эти существа, легкость, с которой он усвоил язык, инстинктивное понимание, как надо вести себя, приходившее временами из подсознания, загадка Гринвилля — так, может, все правда? Может, он настоящий Валькар, повелитель этого города, повелитель павшей империи, которая некогда правила мириадами звезд?
Нет, нет! Человек должен верить в подлинность своего «я», иначе он погиб. Настоящим был Нейл Бэннинг, настоящей была его жизнь. Пусть Арраки нелюди, но их так же, как и людей, могло одурачить внешнее сходство. Просто Рольф удачно выбрал двойника, вот и все.
Он высказал эти соображения по-английски, и Рольф покачал головой.
— Упрямство всегда было твоим главным недостатком, — сказал он. — Спроси хоть у Сохмсея. — Перейдя на свой язык, он продолжил: — Они проводят тебя домой, Кайл. Я возвращаюсь. Остальные скоро прибудут, и я должен встретить их на плато. Когда соберутся все, я приведу сюда капитанов.
Он отсалютовал Арраки и пошел обратно по разрушенной дороге. Бэннинг недолго смотрел ему вслед и, отвернувшись, тут же забыл о Рольфе. Все его страхи исчезли, и он страстно хотел осмотреть город.
— Ты пойдешь домой сейчас, господин? — негромко спросил Сохмсей.
— Да, — ответил Бэннинг. — Я пойду домой.
Он прошел через ворота, сопровождаемый Сохмсеем, который шел по его правую руку. Их окружала шумящая, обожающая толпа, и Бэннинг почти физически ощущал это обожание. Он подумал, что древние Валькары хорошо выбрали себе телохранителей, верных и преданных. Насколько — это он выяснит позже.
Этот звездный Вавилон был огромен. Во времена его расцвета здесь, должно быть, голова шла кругом от сверкающих красок, шума, блеска сокровищ бесчисленных миров. Перед мысленным взором Бэннинга проплывали воображаемые картины посольств, идущих вниз по этой, теперь разрушенной дороге, принцев Цефея, королей Бетельгейзе, вождей наполовину варварских племен с диких миров созвездия Геркулеса, спешащих преклонить колени в Городе Королей, городе Валькаров. А сейчас только тишина и красные сумерки наполняли улицы и развалины дворцов.
— Город снова оживет, — прошептал Сохмсей, — теперь ты дома.
И Бэннинг коротко ответил: «Да».
От ворот в центр города тянулся широкий проспект. Бэннинг шел вперед, ступая по вдавленным плитам, а ноги его свиты клацали и шаркали по камням. В конце проспекта, у самого озера, возвышался дворец из белого мрамора, возвышался над всем городом, подавляя своими размерами и мощью. Бэннинг шел к нему. Проспект расширился и превратился в огромную площадь, по границам которой когда-то стояли статуи гигантских размеров. Грустная улыбка тронула губы Бэннинга. Многие статуи рухнули на плиты площади, да и оставшихся стоять изувечила жестокая рука Времени. Но когда они все стояли — целые и невредимые, мощные фигуры, устремленные к звездам, держащие солнца в своих могучих руках, — их вид должен был внушать трепет, доказывать посольствам их ничтожество перед непреодолимой мощью Империи, так что тронного зала посольства достигали, уже подготовленные должным образом.
Теперь руки статуй сломались, и звезды выпали из них, а глаза, обращенные к идущим, были запорошены пылью веков и слепы.
— Господин, — обратился Сохмсей к Бэннингу, поднимавшемуся по дворцовой лестнице, — за время твоего отсутствия внутренняя галерея обрушилась. Мы пойдем тут.
Он повел Бэннинга к меньшей боковой двери. За ней оказались развалины и обломки. Большие каменные блоки попадали, обрушился и главный свод, и над головой теперь было открытое небо. Но внутренние арки по-прежнему стояли, сохранились кое-где и стены галерей, украшенные удивительной резьбой. Главный зал, подумал Бэннинг, мог бы вместить не меньше десяти тысяч человек.
В дальнем конце зала в тусклом кровавом свете он разглядел трон. И изумился, ощутив, как от вида этого запустения в нем поднимался горячий гнев.
Сохмсей быстро шел впереди, и Бэннинг следовал за ним, пробираясь между каменными завалами. Они прошли разрушенную галерею и оказались в низкой пристройке, выходящей на озеро. Бэннинг догадался, что здесь располагались личные апартаменты Валькаров. Эта пристройка довольно хорошо сохранилась, как если бы долгие усилия поддерживали ее в пригодном для обитания состоянии. Когда он вошел внутрь, то увидел, что всюду чисто, все заботливо прибрано, обстановка на месте, металлические орнаменты и детали сверкали.
— Мы держали все наготове, — сказал Сохмсей, — мы знали, что придет день — и ты вернешься.
Бэннинг медленно брел через пустынные комнаты. Здесь сильнее, чем где-либо в городе, он ощутил груз столетий непрерывного правления, гордости и традиций, неизгладимый отпечаток человеческих индивидуальностей мужчин и женщин, создавших все это. Ощущение усилилось при виде безделушек, портретов, антикварных вещиц и всевозможных коллекций, собранных на других мирах. Их вид, заброшенных и забытых всеми, за исключением охраняющих их Арраки, наводил грусть…
