— Когда кончатся дроби, пойдет алгебра. Говорят, она еще хуже.
(«И дети будут плавать на стульях по соленым лужам».)
— Через год я буду инженером, и мы будем обеспечены, Нель, даю слово.
(«А он будет жив через десять дней, этот уверенный парень? Сумеет откопать свою Нель из–под обломков?»)
Ничего не поделаешь, надо идти на риск. Будем спешить, экономить часы и минуты, подгонять друг друга, не спать. Лишь бы палки не ставили в колеса. Дельные–то люди в Калифорнии найдутся. Мэтью горы своротит, пусть только отложит на десять дней свои губернаторские дела. И Джек Торроу — парень с головой. Превосходную штуку придумал тогда со скоростным бурением. Кажется, так просто: снимаешь давление — и порода плавится. А сразу и в голову не пришло.
И вдруг Грибов застывает. Стоит посреди мостовой, машины, визжа тормозами, объезжают его. Разгневанный полисмен, размахивая резиновой дубинкой, устремляется к неосторожному.
— Вот это мысль! — шепчет Грибов.
Снимаешь давление — и порода плавится. Если откачивать из скважины жидкий металл, порода расплавится под землей, пойдет самотеком наверх, выльется на поверхность — и подземное давление ослабеет. Получится вроде искусственного вулкана, а вулкан подобен клапану, выпускающему излишек давления. Как там сказано у Дарвина?
Простой народ в Талькауано думал, что землетрясение произвели какие–то индейские старухи, которые два года назад чем–то были оскорблены и задержали действие вулкана Антуко. Это глупое поверье тем интересно, что оно показывает, как опыт научил туземцев видеть известную связь между прекратившимся действием вулканов и землетрясениями. В том пункте, где они перестали понимать связь между причиной и следствием, они нашли нужным обратиться к колдовству, которое и совершило закупорку жерла вулкана.
Ч. Дарвин. «Путешествие натуралиста на корабле «Бигль».
Грибов безропотно платит штраф полисмену, терпеливо выслушивает внушение. Вернее, не слушает — стоит, молчит, считает в уме. Все цифры в голове: сечение скважины, температура, давление, коэффициент трения… Кубометр в секунду скважина может выбрасывать. Давление снизится (помножим, потом вычтем, разделим результат)… Пожалуй, от катастрофы не спасешься. Но оттянуть ее можно. Можно!
— Где здесь телефон поблизости? — спрашивает Грибов полисмена.
Полисмен тычет дубинкой куда–то вправо и отходит, пожимая плечами:
— Сумасшедшие эти иностранцы!
Затем Грибов топчется у автомата, пересчитывая в уме: помножим, вычтем, разделим результат… Ох, болтливая попалась девица! Скорее, скорее освобождайте телефон!
Грибов стучит монеткой в стекло. За дверцей какая–то девушка горячо и многословно убеждает: «Ма, я куплю эту шляпку, хорошо? Она мне очень к лицу, очень, я как раз мечтала о такой. Ма, ну при чем тут землетрясение, эти шляпки раскупаются в единый миг».
Покупай, девочка, но только освободи телефон!
Наконец переговоры закончены, девушка настояла на своем. Грибов врывается в будку, пропахшую духами, прижимает к уху еще теплую трубку.
— Алло, алло, Мэт? Хорошо, что я застал тебя. Слушай, есть идея…
ГЛАВА 13
КАТАСТРОФА ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ!
Довольно обманывать народ!
Компания Мэтью — Грибов все еще пытается что–то колдовать. Не пора ли честно признать свое банкротство?
Ваша земля больна, ваши города в опасности, ваши дома могут рухнуть. Вам решать, выбирайте!
КАЛИФОРНИЯ ГОЛОСУЕТ ВТОРИЧНО!!
Да или нет?
ДА ИЛИ НЕТ?
ДА ИЛИ НЕТ?
Из калифорнийских газет от 6 ноября 19… года
— Это же гениально! — воскликнул Мэтью. Но добавил тут же:
— А ты можешь поручиться за успех?
И Грибов ответил:
— Как директор бюро подземной погоды, я предсказал сорок семь больших и сотни малых землетрясений. Если мы не примем никаких мер, землетрясение будет пятнадцатого ноября. За это я ручаюсь…
Мэтью сказал еще:
— Ал, спроси себя честно, если бы такая обстановка сложилась под Москвой, что ты посоветовал бы?..
— Я посоветовал бы то же, — сказал Грибов с напряжением.
Час спустя разговор повторился. Консул Степан Иванович приехал в бюро. Он отвел Грибова в сторонку, спросил доверительно:
— Сознайся честно, ты убежден в успехе?
Грибов ответил с некоторым раздражением:
— Я никогда не верил хирургам, говорящим, что они гарантируют жизнь больному. Как можно давать гарантию, если имеешь дело с природой? Люди строят дома с первобытных времен и все–таки не совсем уверены в материале, на всякий случай прибавляют про запас тридцать, шестьдесят, а то и сто процентов. У Калифорнии нет такого запаса прочности, он был двести лет назад. Землетрясение назревало тысячелетиями, а мы принимаем меры в последние дни. У нас все на пределе — и прочность, и время. Ничтожные доли процента в запасе…
— Да–м–мм! — протянул консул. — Трудное у нас с тобой положение. Но ты подумай и взвесь еще раз. Ведь ты для американцев не только Александр Грибов, ты — советская наука. Если ошибешься, в нас будут грязью кидать…
Грибов забегал по комнате с несвойственной ему нервностью:
— Нет, так нельзя, Степан Иванович: «Ты взвесь, ты подумай». Я только специалист, я подземный хирург. Как специалист, я сделал расчет и пришел к выводу, что операция нужна. Положение такое, что хуже не будет. А теперь решайте вопрос вы, как политик, как представитель Советского государства и партии. Я говорю: есть опасность, что больной умрет в операционной. Как вы посоветуете? Браться за операцию или не браться? Пусть умирает, спросу меньше?
Голубые глаза консула стали темными, сердитыми.
— Нет, так будет не по–пар–тий–но–му, — проскандировал он. — По–партийному надо так решать: правду сказать в глаза. Земля эта американская, города американские, дома американские. Спроси американцев, как они сами хотят? Расскажи им честно — про запас прочности и про риск. Мэтью своему предложи: пусть соберет ученых, пусть организует дискуссию на телевидении…
И в тот же день вечером, приблизив губы к черному диску микрофона, Грибов говорил:
— Я приехал к вам как специалист, как врач, призванный на консилиум. Я взял за основу наблюдения ваших глубинометристов — их могут проверить другие глубинометристы, приглашайте любых. Я сделал расчет — расчет можно проверить, присылайте своих математиков — и получил вывод: пятнадцатого ноября будет землетрясение. Вывод тоже можно проверить.
Грибов знал, что его слышат миллионы, но в студии сидели немногие: специалисты–геологи, инженеры, корреспонденты. Не все были настроены благожелательно, на иных лицах читалось упрямое недоверие, хитрость, глумление. Неприятно было смотреть на ехидные улыбочки, трудно с чувством убеждать диск микрофона. И, полузакрыв глаза, Грибов старался думать об улице, о школьнике Бобе, о девушке, уже купившей нарядную шляпку, о парне, обещавшем Нель обеспеченную жизнь. Им решать, им выбирать. Какими словами им объяснить?
