Движение пальцев: конец записи. Отчет ушел в архив. Завтра предстоит обсудить на Совете детали операции, но уже сейчас ясно: все прошло гладко. Можно приступать к разработке общих методических указаний по новой схеме. Осталось только поздравить мальчика с успехом.
Еще одно движение пальцев, и мир меняется. Ощущения замкнутой камеры больше нет. Остается лишь молодое сильное тело, сидящее на морском берегу в нескольких шагах от линии прибоя. Здесь, на востоке, континента уже вовсю полыхает заря нового дня, и в ее свете возникший рядом челнок отблескивает оранжевым.
— Я закончил, Суоко.
— Да, Тилос, знаю. Ты молодец. Прекрасно справился. Ну, и как впечатления?
Парень в джинсах и футболке присаживается рядом на гранитный валун и задумчиво смотрит на рассвет.
— Обыденно, — наконец произносит он. — Я даже не волновался. Все равно операцию от начала до конца проводила полиция. Я ведь так, только координировал помаленьку. Передать следователю запись разговора – невелико приключение.
— Не прибедняйся.
Так хочется протянуть руку и погладить его по коротко стриженным волосам! Нельзя. Может показаться материнским жестом, а ей меньше всего хочется, чтобы ее воспринимали как добрую пожилую мамочку! Пусть она сейчас смотрит на мир глазами куклы, мало отличающаяся от лежащей в багажнике челнока. Но все равно это не тело стареющей располневшей бабы заметно за сорок, с ранней сединой в каштановых волосах и гусиными лапками в уголках глаз. Пусть она Хранитель и Ведущая, но она еще и женщина. И хочет выглядеть женщиной в глазах окружающих, особенно – сидящего рядом с ней юноши. Нет, по волосам нельзя. Но можно иначе.
Суоко чуть подвигается вбок и грудью приникает к спине Тилоса, положив руки ему на плечи.
— Все равно ты молодец, — шепчет она на ухо, чувствуя его напрягшееся тело. — Из тебя выйдет превосходный Хранитель.
— Я польщен, — откликается Тилос. Он снова расслаблен, и Ведущая с удивлением понимает, что не чувствует никакого отклика на свою близость. Несмотря на молодость он хорошо контролирует себя, хотя и слишком деликатен, чтобы стряхнуть ее. Впрочем, чего еще ждать от Хранителя? Ничего, малыш, у нас с тобой все еще впереди.
Ведущая отодвигается.
— Ну что, конец операции? — полувопросительно произносит она.
— Да. Сейчас спрячу челнок с куклами в океан, и в душ. Или нет, сначала в спортзал, потом в душ. Двое суток от консоли не отключался, тело, наверное, затекло как деревянное. Нужно размяться как следует. Суоко…
— Да?
— Зачем мы занимаемся такими вещами?
— Не поняла?
— Система разваливается. Массовое воровство и злоупотребление служебным положением всего лишь следствие. Сколько таких завскладами мы сможем обуздать? Ну, дадим мы по рукам еще десяти, ста или тысяче, а толку-то? Контроль за дефицитным ресурсом – серьезное искушение даже для абсолютно честного человека, а таких в природе не наблюдается. По крайней мере, среди нашей клиентуры.
— Ты хочешь сказать, что мы не должны вмешиваться в подобные мелочи?
— Я хочу сказать, что ситуацию нужно менять радикально. Мы не заткнем пальцем все дырки в плотине. Нужна новая плотина. Новый общественный строй. Почему мы не хотим его изменить? Ведь нам вполне по силам! Обработать несколько десятков ключевых фигур, а дальше просто контролировать постепенные реформы.
Суоко подтягивает колени к подбородку, обхватывает их руками и смотрит на краешек огромного солнца, показавшийся из-за горизонта.
— Ты ведь часто общаешься с Джао, верно? — спрашивает она.
— Ну, не так чтобы уж очень.
— Тем не менее, общаешься. И наверняка спрашивал его о том же. Что он тебе объяснял?
— Ну… — Тилос подбирает крупную округлую гальку и начинает вертеть ее в руках. — Что свобода воли людей неприкосновенна. Что нынешний социальный строй установился в результате свободного выбора во время Великой Революции. Что мы не имеем права ставить себя выше общества несмотря даже на все наши возможности. Не так?
— Я знаю Джао два десятилетия. Мы долго были близки, — Суоко чувствует, как в глубине сердца отдается давняя глухая боль. — Он очень умен, но у него есть недостаток – излишняя академичность. Он использует слишком много высоких слов, за которыми кроются вполне обыденные вещи. Давай я попробую объяснить то же самое попроще?
— Конечно.
— Видишь ли, Семен, — Суоко сознательно использует его настоящее имя, — несмотря на высокопарные слова о разуме и свободе воли люди в основном – тупые жрущие скоты. Подавляющему большинству в жизни не нужно ничего сверх еды вдоволь, развлечений поинтереснее да постельного партнера покрасивее. Свобода воли? Для них она пустой звук. Можно долго велеречиво рассуждать о том, что нельзя превращать мир в свиной загон, а людей – в свиней с ленточками на шее. Но дай людям выбор – голодная свобода или сытый свинарник, и основная масса с радостью захрюкает. Исключений не так много. Я не слишком грубо излагаю?
— М-м… я слышал и в такой форме, она для меня не новость.
— Хорошо. Семен, пойми меня правильно – мне очень неприятно выглядеть в твоих глазах холодной циничной сукой, хотя в значительной мере я такая и есть. У меня слишком много опыта, жизненного опыта Хранителя. Но я хочу, чтобы ты не пытался закрывать глаза на реальность. У нас просто нет такого права. Так вот, для толпы в основной ее массе сытый свинарник – предел мечтаний. А мы живем и работаем для тех немногих, для кого в жизни есть что-то еще. Да, мы разбираемся и с бандитами, и со взяточниками, и с наркоторговцами. Но, например, Крис, Трайдер, Топи и еще несколько человек работают с инженерами и учеными. Придушить в ученом совете ярого завистника, не допускающего до защиты диссертанта, для общества иногда куда важнее, чем разгромить уличную банду. Да и помочь внедрить изобретение наперекор нежеланию начальника цеха – тоже. Именно ученые и инженеры двигают общество вперед, и именно для таких людей мы работаем.
— Предположим. Но при чем здесь общественный строй?
— Да при том, что он такой, какой хочется гражданам Ростании. Великая Революция, чтобы ни утверждали отдельные историки, ностальгирующие по империи, явилась результатом не действий отдельных народовольцев, а общественных устремлений. И за текущее положение в экономике ответственны не только правительство и Народный Председатель, а весь народ. Что, когда рабочий сачкует на заводе всю смену, а потом тырит инструменты или, скажем, водопроводные трубы, он не понимает, что делает? Да прекрасно понимает. Он ни за что не согласится работать не на народном предприятии, а у настоящего хозяина. Хозяин и в курилке ошиваться в рабочее время не позволит, и прогуливать по пьяни, и воровать тоже. И если тому работяге хочется жить лучше, пусть займется улучшениями сам. Вкалывать для начала начнет, что ли, как следует. А меня совершенно не тянет сажать его себе на шею, чтобы он еще и ножки свесил. Я работаю ради тех, кому хочу и могу помочь, а не для воров и алкоголиков. Мне – и нам всем – проще помочь некоторым людям персонально, чем менять общественный строй целиком. Теперь понимаешь?
