— Наверное, вы правы.
— Разумеется, права. Наши психологи испишут тысячи страниц, ты добавишь к ним две-три сотни собственных, суммируешь данные исследований и, вместе со своей резолюцией, представишь отчет совету попечителей.
Он кивнул.
— В любое время. Это моя работа.
Когда он ушел, Мэри Мод натянула черную перчатку и положила в камин полено. Настоящие дрова с каждым годом дорожали, но она не доверяла современным отопительным устройствам.
За три дня Мур оправился настолько, что врач разрешил ему лечь в «бункер». «Боже, — подумал он, когда снотворное погасило его чувства, — какие еще муки ждут меня после пробуждения?»
Впрочем, одно Мур знал наверняка: даже если он проснется в Судный День, его банковские счета будут в полном порядке.
Пока он спал, мир шел своей дорогой…
Известно, что homo sapiens ненасытен от природы. Мало ему места на девяти квадратных метрах жилплощади, тесно в очередях за недорогой гуманитарной снедью, негде развернуться в просторных салонах муниципального транспорта… Постыло изо дня в день мерять торопливым шагом торные пути в общественные учреждения и обратно, а в рабочее время — проделывать несложные манипуляции, имитируя бурную деятельность. Известно также, что тело человека вовсе не против существующего положения вещей, тело — консерватор, оно противится всякому сбою биологических часов с обыденного ритма, всякому нарушению раз и навсегда установленного Обществом распорядка жизнедеятельности каждого своего винтика-члена. И протестует ноющей болью в мышцах да внезапной апатией, для лечения которой придумано множество средств, и наиболее простое — утонченный конформизм. С душой обстоит иначе. Душа человечья обладает загадочным свойством время от времени впускать в себя болезнь, именуемую романтическим термином «сплин». В подобные минуты (часы, дни, месяцы?) окружающий мир в глазах такого больного медленно, но верно меняет окраску. Все явственней становятся заметны серые тона, которых на самом деле ужас сколько в нашей повседневной жизни, более того, в цветовой гамме будней они назначены играть главенствующую роль. Но, оказывается, разглядеть их можно лишь пристальным, сосредоточенным оком — не тем, каким мы смотрим на дешевые помидоры или литровую бутыль слезе подобного «Рояля»… Одержимый сплином в краткие моменты приступов готов послать все подальше и — либо на недельку махнуть в Дагомыс, либо на худой конец смотаться за город, либо… Число этих «либо» можно множить до бесконечности. Вывод один: человеку не сидится на месте. Хочется хотя бы попытаться что-то предпринять, сломать надоевший до ко ликов жизненный ритм, ускорить (или замедлить) ход биологических часов. Изменить себя, а если не получится, то в крайнем случае попытаться изменить мир. Чаще подобные приступы иссякают к началу разработки неких глобальных проектов, и это — большое счастье для мира, поскольку изменить себя дано, увы, не каждому, а вот способностью изменять окружающее пространство обладают все, кому не лень — плоды налицо. «Лучше уж читать фантастику», — заметит иной ревнитель чистоты биосферы и нравов, и будет тысячу раз прав, в частности потому, что в унылой толкотне и серости будней особенно бросаются в глаза яркие обложки с импортными монстрами и полуголыми красавицами инопланетного происхождения. Есть серьезное мнение, что увлеченность (в особо опасных случаях — одержимость) масс фантастикой избавляет мир от необходимости терпеть легионы новых Лысенко, Кашпировских и иже с ними… Дай-то Бог. Очень, знаете, не хочется данное светлое мнение оспаривать.
Кстати говоря, фантастика как жанр литературы произрастает из тех же корней. Чистейший продукт человеческой рефлексии. Ибо одно дело — от неспособности изменить себя начать строить планы касательно, скажем, поворота северных рек (хотя кому они мешают? — текли бы себе и текли…), и совсем другое — от той же неспособности попробовать повернуть указанные реки вначале в собственном воображении, а затем — на бумаге, что гораздо проще и экономичней. Или отправить себя в образе героя-супермена в Центр Галактики, как сделал однажды Гордон Диксон. Или накачать галлюциногенами, как Филип Киндред Дик. Или — как Желязны — погрузиться в «холодный сон», сиречь анабиоз в тиши морозильной камеры. И вдоволь пофилософствовать о бренности сущего. Заманчиво? А главное — безопасно для соседей.
Прочим же смертным, коль скоро не имеют они возможности (или времени) проделывать означенные фокусы, порекомендовать приобщаться к оным посредством внимательного чтения. Сопереживая и соприсутствуя. Блуждая по гибельным подвалам и лабиринтам, созерцая иноземные ландшафты и топча свинцовыми башмаками бронированный паркет межзвездных кораблей доверчиво следуя за прихотливой мыслью автора. Чтобы, перевернув последнюю страницу, с гордостью заявить: «Я тоже ТАМ побывал». Пусть это «ТАМ» — за миллион световых лет… Главное — поверить самому.
Фантастика шаг за шагом — этап за этапом — повторяет (если не сказать, копирует) каждую веху долгого пути Осознания Человеком Себя. Куда данный путь ведет — никто не знает. Фантастика — в том числе, хоть и пытается (для того она, собственно говоря, и предназначена) наметить некоторые тенденции. А поскольку всякий активно работающий мозгами фантаст есть Человек именно в том смысле, в каком данный термин следует понимать и поскольку проблему Осознания Себя он старается решить с позиции собственных взглядов, то тенденций получится столько, сколько на белом свете по-настоящему активно мыслящих фантастов. То есть, сравнительно немного. И достаточно, чтобы, сложив тенденции подобающим образом, получить на выходе систему.
Границы фантастики неизмеримо шире тех убогих «рубежей», в которые пытались затолкать ее многие отечественные и некоторые западные горе-систематизаторы. По существу, фантастика — это совокупность мировоззрений. Имеет она определенное родство с философией, несмотря на то, что идеи свои предпочитает излагать в занимательной форме (и это, пожалуй, единственное различие). И так же, как на ристалищах философских течений, на аренах фантастики сталкивается множество направлений и ответвлений, ломаются копья и ребра, словом — пыль стоит столбом. Главными субъектами противостояния по-прежнему остаются два извечных недруга — Материализм и Идеализм.
Кое-кто склонен утверждать, что именно Материализм дал жизнь любимому многими жанру. Точнее, Материализм-отец и мать-Литература произвели на свет это странное дитя — фантастику. Якобы, веками изнывавшая под тяжестью богословских догм, мысль человеческая воспрянула и воспарила, презрев законы гравитации — и понеслась, свободная, в необозримые дали. Дескать, убедившись, что на соседних планетах не подстерегают его ни козлоподобные черти с полным боекомплектом сковород и жаровен, ни суровые, исполненные очей архангелы, сносящие голову всякому дерзнувшему приблизиться к Непознанному, — дескать, убедившись в этом, человек расхрабрился и возомнил себя единственным исследователем и покорителем Вселенной. Освобожденная мысль вырвалась в бескрайние просторы — и, возлюбивши обретенную свободу, до сих пор витает незнамо где… Данное утверждение, впрочем, не лишенное оснований, смущает узостью подхода. Ибо оно — это утверждение — правомерно лишь в пределах видимого и осязаемого пространства, иными словами — объективной реальности. Ибо склонность человека к периодическому изменению собственных координат в пространстве, характеризуемая как извечная тяга к перемене мест (смотаться ли в Дагомыс, сесть ли в звездолет и улететь к черту на рога — конечный пункт играет здесь второстепенную роль), есть лишь одна сторона медали Познания. Как мир материальный есть лишь одна сторона медали Мироздания. Поднатужившись и набравшись храбрости, можно сказать, что устремления в пространство, отраженные в неисчислимом множестве фантастических произведений, являются лишь одним из ответвлений пути Познания, а именно — этапом юности. От записей воображаемых путешествий в Лемурию, минуя «Из пушки на Луну» Жюля Верна, до небезызвестной «Туманности Андромеды» и далее, до самых окраин Вселенной, которых, как известно, пока что не обнаружено. В те времена когда на географических картах обоих полушарий белых пятен было в достатке, бесстрашные фантасты рыскали по непролазным джунглям и каменистым плато, постреливая хищных динозавров и обращая в истинную веру собакоголовых каннибалов. Усилиями приверженцев изменения мира в натуральном, так сказать, масштабе, время белых пятен миновало — и мнения разделились. Одна часть путешественников по бумаге напридумывала внушительный парк перпетуум мобиле и гоняла себе туда-сюда сквозь эры и столетия, в то время как другая устремилась в безвоздушное пространство, где до сих пор хватает места для фантазии. Если последовать остроумному примеру братьев Стругацких, создавших в «Понедельнике…» мир будущего, населенный героями фантастических опусов, и воплотить в жизнь все написанное о межзвездных путешествиях, то в Галактике было бы просто не протолкнуться. В этом случае, усевшись в воображаемый корабль и вылетев за пределы земной атмосферы, мы рисковали бы тотчас оказаться обстрелянными из лазерных пушек, проглоченными заживо со всей оснасткой каким-нибудь монстрообразным Звездным Странником, засосанными в хищное облако, вброшенными в нуль-пространство, оглашаемое унылым воем фиолетовых (и чрезвычайно злобных) нуль-паскудников… И не получили бы ни единого мало-мальски реального шанса вернуться целыми и невредимыми назад, в родные пенаты…
