Однако уже с конца XIX века раздались голоса реалистов, остудивших горячие головы. И вновь в общественном мнении стал воскресать образ «грязного и темного Средневековья» — эпохи повальных эпидемий, голода, нищеты и бесправия. Такое мнение возникло не на пустом месте и все же оно, безусловно, страдало ужасной однобокостью и «одноглазостью». Людям, пожелавшим развенчать легенду о «прекрасном Средневековье», приходилось буквально смотреть одним глазом, чтобы не видеть очевидных вещей. Например, в средневековом романе «Фламенка» добрая половина действия происходит в бане, вернее даже в банях — роскошных термах, куда главная героиня наведывается ничуть не реже, чем в церковь. А законы, изданные в самые что ни на есть темные века Средневековья (закон лангобардского короля Ротара 643 года и закон Карла Великого от 787 года), строго предостерегают от «безумной» веры в вампиров и злокозненных колдунов. Человек, убивший женщину или мужчину, заподозрив их в вампиризме, считался, согласно этим законам, убийцей и сам подлежал смертной казни.
Одним словом, любому непредвзятому человеку вскоре становится ясно, что каждый из спорящих пытается увидеть в Средневековье нечто, что соответствует его желаниям и фантазиям, а реальная эпоха остается практически неузнанной и непознанной.
Попытку разрешить это противоречие сделала в 30-х годах прошлого века французская школа историков, сложившаяся вокруг журнала «Анналы экономической и социальной истории». Базовая идея выражена в самом названии — ключ к пониманию эпохи лежит не в изучении деяний правителей или произведений философов и художников, а в кропотливом исследовании хозяйственных документов эпохи — прослеживании медленных экономических и социальных процессов, формирующих лицо западной цивилизации. Тех, кого заинтересовал такой подход, отсылаю к великолепной книге одного из ведущих «анналистов» Жака Ле Гоффа — «Цивилизация средневекового Запада».
Мы же со спокойной совестью можем вернуться к роману, автор которого наверняка проштудировал анналистов.
Вводная такова: имеется монастырь Кингсбридж, постепенно впадающий в нищету и забвение. У монастыря молодой приор Филип, мечтающий построить в Кингсбридже достойное пристанище для Господа. А у приора есть план, включающий в себя три пункта:
1. Реорганизация доходов монастыря — арендная плата будет взиматься деньгами, а не продуктами, как раньше; отдельные принадлежащие монастырю земли будут специализироваться на производстве отдельных видов продовольствия.
2. Само монастырское хозяйство будет специализироваться на разведении овец и производстве шерсти.
3. Будет начато строительство нового собора, которое привлечет в монастырь большое количество рабочей силы, а позже — паломников, которые также смогут значительно пополнить монастырскую казну.
Второй «сюжетообразующий» герой романа — каменщик Том Строитель и его сыновья — создатели собора.
Героиня Алина — дочь графа, впавшего в королевскую немилость, вынуждена кормиться трудами собственных рук. Она начинает «свое дело» — скупает у стригалей шерсть, чтобы перепродать ее в Кингсбридже. Таким образом Алина становится бизнес-леди и соратницей приора Филипа.
Поскольку подробностями строительства 40 печатных листов не заполнишь, то спешу успокоить читателя — добрых 9/10 текста посвящены интригам, приключениям и запутанным любовным отношениям главных героев. Однако собор продолжает оставаться «каркасом» повествования или, если угодно, «осью мира», вокруг которой совершается действие романа.
Вальтеру Скотту, разумеется, ни такой сюжет, ни такие герои даже не снились. Зато Артур Хейли — автор «Аэропорта», «Отеля», «Колес» и других «капиталистических производственных романов» — принял бы их как родных. Однако парадокс в том, что реальные люди Средневековья, вероятно, также высоко оценили бы образ мыслей и действия Филипа, Тома и Алины. Кен Фоллет почти ничего не придумывает, не высасывает из пальца. Он строго следует средневековым анналам, иногда даже можно догадаться, какие именно тексты его вдохновляли.
Так, наверняка, он знаком со знаменитым отрывком из сочинения бургундского хрониста Рауля Глабера: «С наступлением третьего года, последовавшего за тысячным, почти все земли, но особенно Италия и Галлия, оказались свидетелями перестройки церковных зданий: хотя большая часть из них была хорошей постройки и в этом не нуждалась, настоящее соперничество толкало всякую христианскую общину к тому, чтобы обзавестись церковью более роскошной, чем у соседей. Мир как будто стряхивал с себя ветошь и повсюду облачался в новое белое платье церквей. В то время почти все епископальные, монастырские церкви, посвященные разным святым, даже маленькие деревенские часовни были перестроены верующими и стали еще краше».
И с комментарием Ле Гоффа к этому тексту:
«Широкое строительство, безусловно, сыграло важнейшую роль в прогрессе средневекового Запада в период между X и XIV вв. прежде всего за счет стимулирования экономики. Рост производства строительных материалов (камень, древесина, железо), появление технологий и изготовление орудий труда для этого производства, транспортировка и подъем камня и значительных тяжестей, наем рабочей силы, финансирование работ — все это сделало строительство (и не только соборов, но и бесчисленных церквей разных размеров, хозяйственных сооружений, мостов, риг, складов, а также жилых домов богачей, все чаще строившихся из камня) центром первой и почти единственной средневековой индустрии».
И действительно строительство собора является не только «градообразующим предприятием» Кингсбриджа, но и «сюжетообразующим пунктом» романа.
Так, у стен собора быстро вырастает рынок, чтобы рабочие могли покупать продукты и одежду, не отлучаясь далеко с места работы. Рынок разрастается и вот уже приор Филип решает проводить в Кингсбридже ежегодную ярмарку.
Соседский граф — разбойник и мародер — нападает на беззащитных жителей. Деревянный город сгорает в пожаре и строители собора начинают сооружать новый каменный город с регулярной планировкой, окруженный кольцом каменных стен. Городу нужна милиция — для защиты от захватчиков и наведения порядка, и командиром этой милиции становится брат Алины.
У Алины остаются излишки шерсти, она хочет производить сукно, и вот влюбленный в нее Джек, младший сын Тома Строителя, сооружает сукновальную машину на основе мельничного колеса. Последний эпизод может показаться натяжкой, фантазией автора — в самом деле возможен ли в «мрачном и невежественном» Средневековье технический прогресс? Однако недоумение снова развеивают средневековые хроники — все верно, все именно так и было.
