— Раниэль-Атеро, какая неожиданная… встреча. — Его голос столь же холоден, как и внешний вид. Звуковые волны проходят по моей коже острыми кристалликами льда, нотки сарказма и угроз оставляют длинные кровоточащие порезы. Ауте, он ведь даже не пытается повредить нам, просто острит.
— Мои приветствия тебе, Зимний. — Голос Учителя спокойный, ровный, никакой, уши склоняются в вежливом приветствии. Ни угроз, ни иронии, ни особенной силы. Но именно этот демонстративный отказ бросаться в ответ огненными шарами и молниями и насторожил бы любого понимающего наблюдателя.
Зимний, Мастер оружия клана Атакующих, Первый клинок Эль-онн. До сих пор я лишь издали лицезрела легендарную фигуру. Честно говоря, вполне могла бы обойтись без подобной чести. Мой взгляд невольно скользит по безупречной белизне одежды, останавливается на рукояти меча. Рассекающий, одушевлённое оружие, не менее знаменитое, чем его носитель, и, по слухам, не уступающее ему по возрасту. Не ко времени приходит в голову мысль: этот клинок «он» или, как и Ллигирллин, при ближайшем знакомстве окажется Рассекающей? Вглядываюсь чуть пристальней. Не-е, определённо «он». О чём, вообще, я думаю?
— Как благородно, что вы пришли отдать последние почести столь безвременно покидающей нас Хранительнице. — Он подчеркнул слово «благородно», будто это неприличное ругательство.
Нет, то, что Древние умудряются проделывать со своим голосом, всё-таки несравнимо с жалкими попытками арров. Зимний ещё не сказал ничего особенного, а я уже всей кожей ощущаю опрокинутое на наши головы ведро помоев. Вот что такое «облить презрением».
— Благородно, — Раниэль-Атеро перекатывает звуки на языке, точно пробует их на вкус, — Прекрасное слово. Я слышал, тот, кто однажды был благородным, уже никогда не сможет вытравить из себя привычку быть им до конца жизни.
Пристально смотрю на белоснежного воина. У меня создаётся чёткое впечатление, что я чего-то не понимаю. Сен-образы, которыми эти двое сопровождают свою речь, настолько не похожи ни на что виденное мной раньше, что и попыток не делаю в них разобраться. За словами скрываются слои и слои смысла, совершенно недоступного посторонним. Ясно, что Древние хорошо друг друга знают, так воспоминания и чувства сильны, что почти ощутимы физически.
Улыбку Зимнего нельзя назвать приятной. Хотя клыки у него великолепные.
— Ну, я очень стараюсь, признай.
Раниэль-Атеро как-то невесело шевелит ушами.
— Признаю, — и в голосе его лишь печаль.
— Прибереги свою жалость для тех, кто в ней действительно нуждается, Атеро! Видит Ауте, их много появится в ближайшем будущем!
Ярость, перекатывающаяся за словами, швыряет меня на колени. Но за яростью, за гневом, за силой, за смертью… где-то в глубине ледяных глаз таится надрывная, грызущая, до ужаса знакомая мне боль. Та самая боль, что пожирает твоё существо кусок за куском, пока не останется ничего: ни чувства, ни чести, ни воли. Закрываю глаза и обречённо склоняю голову. Ауте, будь милосердна к непутёвым детям твоим…
Отчим, должно быть, тоже это услышал.
— Этот путь не приведёт тебя никуда, takan moi. Месть сладка, но она не может повернуть ход событий вспять. Лишь увеличивает количество смертей в геометрической прогрессии.
Черты Зимнего искажаются в маске чистейшей ярости, уши откидываются назад. Я вжимаюсь в пол, безуспешно пытаясь прикрыться крыльями.
— Убирайся в Бездну со своей философией, taka mitari, valAter! Месть ничего не повернёт вспять, но она утоляет боль, и этого достаточно!
Раниэль-Атеро просто смотрит на Зимнего, и ярость исчезает, поглощённая неземным спокойствием. Так вода, пролитая в пустыне, втягивается в песок, не оставляя и следа. Но сможет ли песок поглотить океан?
— Утоляет боль? Вот как? — Теперь уже в голосе отчима позванивают далёкие нотки гнева. — И что, много боли ты утолил, глядя на её смерть? — Отчим кивает туда, где среди чёрных простыней и запаха цветов угасает золотоволосая жрица. — Доставляет ли это тебе удовольствие? Наслаждение достаточное, что стоило являться сюда смотреть на дело своих рук?
Я удивлённо поднимаю голову. Дело его рук? Разве убийца — не Нуору-тор?
Зимний отводит глаза.
— Ответь на вопрос, traidos valma! — Незнакомые слова давно забытого языка хлещут спокойной властностью. — Исцеляют ли её страдания твою боль?
— Нет.
Фиалковые глаза вновь встречаются с тёмно-синими, но в них нет ни сомнения, ни стыда.
— Но страдания людей исцелят.
— Ты уверен?
Голос Раниэля-Атеро тих и глух. Из них обоих будто выпустили весь гнев, все чувства. Осталась лишь усталость. Древние смотрят друг на друга, и я понимаю, что когда-то эти двое были очень близки. Только настоящая любовь может превратиться в такое горькое сожаление. Печаль, сожаление, нежность… Что Учитель имел в виду, когда говорил, что Зимний ответствен за смерть Эвруору?
— Да, я уверен.
Раниэль-Атеро безнадёжно качает ушами. Зимний говорит тихо, страстно, будто для него очень важно быть понятым:
— Драйоне была всем для меня, всем, понимаешь? Впервые за тысячелетия встретить женщину и не бояться её потерять. Не просто ещё одна ученица, ещё одна бабочка-однодневка из бесконечного ряда ей подобных, мимолётно пригревшаяся на твоей груди, чтобы назавтра исчезнуть навсегда. Жена. Спутница жизни. Друг до скончания Вечности. А они отобрали её. Убили. Уничтожили её и даже не поняли этого, походя, случайно, бездумно. Они должны ответить, должны заплатить. Я прослежу за этим.
— И попутно уничтожишь… сколько ещё ты уничтожишь таких, как она? Единственных? Особенных? Бесконечно дорогих для кого-то? Скольких ты затопчешь походя, случайно и бездумно?
Молчание длится бесконечно долго. Затем:
— Скажите, val Atero, takari Raniel, только скажите честно. Если бы тогда, во время Эпидемии, ваша ученица немного опоздала… Если бы она совсем чуть-чуть опоздала и не успела спасти Даратею, если бы вы потеряли вашу жену… Вам бы было дело до того, кого вы уничтожите, стремясь отомстить?
И снова молчание. Вязкое, плотное, тягучее. Молчание нависает над нами неподъёмными глыбами, давит на грудь, не даёт вздохнуть.
Ответ Раниэля-Атеро столь тих, что его почти невозможно услышать:
— Нет.
Затем громче:
— Нет. Но если ты получишь то, что хочешь, я рано или поздно потеряю Даратею. Сам ведь знаешь, что такое практика эль-э-ин. Обязательно возникнет ситуация, когда ей придётся пожертвовать собой. Пожертвовать ребёнком, который, возможно, будет моим. И даю тебе своё слово, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы не допустить этого.
