Отчим, должно быть, тоже это услышал.
– Этот путь не приведет тебя никуда, takan moi. Месть сладка, но она не может повернуть ход событий вспять. Лишь увеличивает количество смертей в геометрической прогрессии.
Черты Зимнего искажаются в маске чистейшей ярости, уши откидываются назад. Я вжимаюсь в пол, безуспешно пытаясь прикрыться крыльями.
– Убирайся в Бездну со своей философией, taka mitari, valAter! Месть ничего не повернет вспять, но она утоляет боль, и этого достаточно!
Раниэль-Атеро просто смотрит на Зимнего, и ярость исчезает, поглощенная неземным спокойствием. Так вода, пролитая в пустыне, втягивается в песок, не оставляя и следа. Но сможет ли песок поглотить океан?
– Утоляет боль? Вот как? – Теперь уже в голосе отчима позванивают далекие нотки гнева. – И что, много боли ты утолил, глядя на ее смерть? – Отчим кивает туда, где среди черных простыней и запаха цветов угасает золотоволосая жрица. – Доставляет ли это тебе удовольствие? Наслаждение достаточное, что стоило являться сюда смотреть на дело своих рук?
Я удивленно поднимаю голову. Дело его рук? Разве убийца – не Нуору-тор?
Зимний отводит глаза.
– Ответь на вопрос, traidos valma! – Незнакомые слова давно забытого языка хлещут спокойной властностью. – Исцеляют ли ее страдания твою боль?
– Нет.
Фиалковые глаза вновь встречаются с темно-синими, но в них нет ни сомнения, ни стыда.
– Но страдания людей исцелят.
– Ты уверен?
Голос Раниэля-Атеро тих и глух. Из них обоих будто выпустили весь гнев, все чувства. Осталась лишь усталость. Древние смотрят друг на друга, и я понимаю, что когда-то эти двое были очень близки. Только настоящая любовь может превратиться в такое горькое сожаление. Печаль, сожаление, нежность… Что Учитель имел в виду, когда говорил, что Зимний ответствен за смерть Эвруору?
– Да, я уверен.
Раниэль-Атеро безнадежно качает ушами. Зимний говорит тихо, страстно, будто для него очень важно быть понятым:
– Драйоне была всем для меня, всем, понимаешь? Впервые за тысячелетия встретить женщину и не бояться ее потерять. Не просто еще одна ученица, еще одна бабочка-однодневка из бесконечного ряда ей подобных, мимолетно пригревшаяся на твоей груди, чтобы назавтра исчезнуть навсегда. Жена. Спутница жизни. Друг до скончания Вечности. А они отобрали ее. Убили. Уничтожили ее и даже не поняли этого, походя, случайно, бездумно. Они должны ответить, должны заплатить. Я прослежу за этим.
– И попутно уничтожишь… сколько еще ты уничтожишь таких, как она? Единственных? Особенных? Бесконечно дорогих для кого-то? Скольких ты затопчешь походя, случайно и бездумно?
Молчание длится бесконечно долго. Затем:
– Скажите, val Atero, takari Raniel, только скажите честно. Если бы тогда, во время Эпидемии, ваша ученица немного опоздала… Если бы она совсем чуть-чуть опоздала и не успела спасти Даратею, если бы вы потеряли вашу жену… Вам бы было дело до того, кого вы уничтожите, стремясь отомстить?
И снова молчание. Вязкое, плотное, тягучее. Молчание нависает над нами неподъемными глыбами, давит на грудь, не дает вздохнуть.
Ответ Раниэля-Атеро столь тих, что его почти невозможно услышать:
– Нет.
Затем громче:
– Нет. Но если ты получишь то, что хочешь, я рано или поздно потеряю Даратею. Сам ведь знаешь, что такое практика эль-э-ин. Обязательно возникнет ситуация, когда ей придется пожертвовать собой. Пожертвовать ребенком, который, возможно, будет моим. И даю тебе свое слово, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы не допустить этого.
И в том, как это было произнесено, слышалась пугающая, нет, ужасающая решимость. Он придавал значение каждому слову. Ни перед чем. Для существа такого возраста и такой силы это могло означать… Скажите лучше, чего это НЕ могло бы означать?
Белоснежный воин чуть склоняет уши в понимании.
– Я не позволю так просто убить себя, val. И даже если вы сумеете убрать меня, остается Нуору. Ее не остановить.
Лицо Раниэля-Атеро вдруг становится пустым. Страшным.
– Нуору, Пламенеющее Крыло… Зимний, как ты мог…
Шипение, сорвавшееся с бледных губ, скорее напоминает змеиное. Клыки сверкают даже на фоне абсолютной белизны его лица.
– Не говори мне о том, что я смог и смел! Кто ты такой, чтобы судить? Сколько твоих детей погибло на алтаре туауте?
Они еще о чем-то говорят, но я уже не слышу.
Меня точно ударили по голове, жестко и больно. Понимание пришло резко, грубо, все детали головоломки совместились в единое целое. Калейдоскоп изменил рисунок, и мир окрасился новыми цветами.
* * *
«За каждым женским решением стоит не утруждающий себя маскировкой мужчина».
* * *
«… Кое-кто воспользовался ее болью, чтобы достичь своих собственных целей, умело подталкивая к последнему краю…»
* * *
«Единственное состояние, котором можно спровоцировать Ту-Истощение – последняя стадия беременности».
* * *
Ауте Многоликая, леди Бесконечности…
Чтобы атаковать Хранительницу, леди Нуору-тор должна сама ожидать ребенка. Девочку. Ребенка, которого она, без сомнения, сожжет в туауте, как только займет освободившееся после матери место. Этакая первая ласточка грядущей кровавой бани. Но сама бы она до такого не додумалась, Ауте, ни одна дочь до такого не додумается. Кто-то же должен был аккуратно заронить идею, проработать все детали исполнения. Кто-то должен был стать отцом в конце концов. Кто-то, достаточно древний, чтобы не обращать внимания на мелочи, вроде обязательных, закрепленный в генофонде моральных установок. Кто-то, настолько погруженный в собственную боль, что проклясть весь остальной мир и приложить усилия, дабы проклятие сбылось, для него лишь облегчение и боль.
…в мудрости твоей, защити неразумных детей твоих от самих себя…
В глазах темнеет, мир погружается в неразборчивый, фоновый шум. Точка обозрения медленно перемещается вверх – должно быть, я поднимаюсь на ноги. Рывок – я приблизилась к ним на шаг. Еще рывок – окружающий мир вновь меняется, перспектива чуть искажается, две фигуры оказываются еще на шаг ближе.
…в милосердии твоем, прими их, какие есть, и не дай им сотворить ужас больший, нежели способны они выдержать, не допусти…
Я оказываюсь между ними, спиной к Раниэлю-Атеро, глаза впились в несколько озадаченного этим вмешательством Ледяного лорда. Учитель испускает сен-образ, нечто среднее между «О, я безмозглый идиот!!!» и «Антея, девочка, пожалуйста, успокойся». Его рука замирает над моим плечом, не решаясь прикоснуться. Игнорирую. Сейчас для меня есть только Зимний, синева его силы, серебро его крыльев.
