И во-вторых, работа на телевидении приучила Рамиреса видеть некоторые вещи, остающиеся незамеченными для непосвященных. Когда Багров разговаривал с Рамиресом по видеотелефону, лицо вождя было густо замазано тональным кремом. Так делают, когда хотят скрыть от телезрителей какое-нибудь уродство вроде родимого пятна, но на лице Багрова никаких уродств не было. Тогда зачем он гримировался? Неужели его кто-то избил? Боже, что за ерунда в голову лезет…
5
Мир в последний раз перевернулся и встал в исходную позицию. Небо оказалось наверху, а земля внизу, причем совсем рядом, метрах в трех от Якадзуно. Сила тяжести неожиданно вернулась, и Якадзуно рухнул вниз, едва успев сгруппироваться. Острый обломок ветки впился ему в голую задницу, Якадзуно подпрыгнул как ужаленный и громко вскрикнул. Порезанная ступня отозвалась острой болью.
Анатолий приземлился метрах в десяти. Он держал пулемет на изготовку и напряженно высматривал в небе что-то невидимое для Якадзуно. Неожиданно Анатолий сделал три одиночных выстрела. Якадзуно машинально проследил направление ствола, но вовремя понял, какую глупость делает, и едва успел закрыть глаза. Когда он их открыл, ослепительный свет потух, а в небе появились три едва различимых маленьких облачка, и если бы Якадзуно не знал, куда смотреть, он ни за что бы не разглядел их.
— Идиоты, — высказался Анатолий. — Даже не протестировали защиту для случая, когда побег совершает терминатор. Даже гранаты не перепрограммировали.
— Какие гранаты?
— За нами гнались три автономные гранаты. Я предъявил им метку класса Е, и они согласились мне подчиняться. Я велел им подлететь поближе и зависнуть в воздухе.
— А потом просто взял и расстрелял? Обычными пулями из обычного пулемета, да еще одиночными выстрелами?
— Ага. Правда, глупо звучит?
— Это точно. А как мы вырвались из виртуальности?
— Виртуальные иллюзии не действуют на мою кибернетическую часть. Я задал программу процессору и временно отключил биологический мозг.
— Разве так можно? Никогда не слышал, чтобы так делали.
— Обычно так и не делают. Когда так делаешь, не всегда удается вернуться обратно. Эту процедуру применяют только тогда, когда боец не рассчитывает остаться в живых.
— Прямо триллер какой-то.
— Ага. В жизни всегда есть место бреду. Черт, жарко-то как!
Якадзуно прислушался к своим ощущениям и обнаружил, что вокруг действительно стало жарко. Он огляделся по сторонам.
Пейзаж был гористым, но склоны не выглядели особенно крутыми. Солнце стояло почти в зените, оно ощутимо припекало, но температура воздуха была сравнительно невысока, не выше двадцати пяти по Цельсию. Окружающая растительность ограничивалась чахлой травой да еще кривыми низкорослыми деревцами. Якадзуно глубоко вдохнул и решил, что воздух весьма разрежен, как на большой высоте над уровнем моря.
— Где мы? — спросил Якадзуно.
— Восточная Африка. Вон та заснеженная вершина на горизонте Килиманджаро, рядом — Кения. На востоке национальный парк Масаи в двух часах полета.
— Знаешь эти места?
— Теперь знаю. Я подключился к глобальной сети.
— Как?! А, ну да, ты же почти киборг… А чего мы ждем?
— У моря погоды. Я послал сигнал бедствия на всех частотах, какие знаю, и еще отправил информацию по Деметре на сто разных почтовых адресов. Через час-другой вся Земля будет знать, что творится на Деметре.
— Ты ждешь, когда за нами прилетят?
— Если честно, я просто боюсь взлетать. Вокруг базы могут быть разбросаны секреты с дистанционно управляемыми пулеметами. Если мы нарвемся на один из них, нас расстреляют в воздухе, как куропаток. Тот, кто командует обороной базы, ввел абсолютное радиомолчание, я больше не могу сканировать их защитные системы. Через час они закончат перепрограммирование гранат, и тогда нам конец. Если до этого момента нас не спасут.
— А нас спасут?
— Надеюсь, что спасут. Но от нас в любом случае уже ничего не зависит. Можно положиться на удачу и взлететь, но я не хочу испытывать русскую рулетку третий раз подряд.
— Когда был второй?
— Когда мы вырвались из виртуальности.
— А первый?
— Когда я прибыл на Землю живым.
— А что здесь такого?
— Я не взял с собой воздуха.
— Упс… Да уж, это настоящее чудо.
— Никакого чуда, просто удача. Когда отключаешь биологический мозг, тело практически не потребляет кислорода.
— А в чем тогда удача?
— Что мозг удалось снова запустить. Кстати! К нам летит первый гость.
— Где?
— Вон там, на юге. Ты не увидишь, еще слишком далеко. Ого!
— Что такое?
— Толкинисты.
— Разве их еще не истребили?
— Выходит, что нет. М-да, из огня да в полымя.
— Может, собьешь их из пулемета?
— Издеваешься? У них «Скорпион» с тяжелым вооружением. Придется расслабиться и получать удовольствие. Некоторое время.
6
Анатолий ненавидел толкинистов. К самому пророку Толкину он относился нейтрально, «профессор», как его называют последователи, никогда не лез в политику (в отличие от пророка Леннона), он был спокойным и чудаковатым кабинетным червем. Еще в юности Анатолий прочитал «Властелина колец» и «Хоббита», попытался одолеть «Сильмариллион», но выдержал только первый десяток страниц. Анатолий не считал профессора гением, но и не думал, что он бездарен. Сила воображения Толкина, пожалуй, не имеет аналогов в истории (если не считать художественными произведениями христианские тексты), но вот остальные литературные достоинства священных книг Толкина, по мнению Анатолия, оставляли желать лучшего.
Но тех, кто поклоняется Толкину, Анатолий ненавидел всей душой. Дело было не только в том, что после того случая на Гае Анатолий крайне резко относился ко всем и всяческим экстремистам. Толкинисты были отвратительны Анатолию всегда, насколько он себя помнил.
Любая религия носит в себе черты легкого сумасшествия, но некоторые религии настолько пропитаны безумием, что практически невозможно сохранить разум, их исповедуя. Все знают, что в реальном мире нет ни эльфов, ни хоббитов, что вековечное противостояние между Морготом и вала-рами не имеет никакого отношения к реальной действительности, но когда ты каждый вечер проваливаешься в виртуальное Средиземье, когда все твои друзья ставят придуманный мир выше реального, рано или поздно ты делаешься таким же, как они. И тогда тебе становится все равно. Какой-то древний философ сравнивал христианство с опиумом, но если христианство — опиум, то толкинизм — осшин. Подсесть на толкинизм трудно, но когда ты подсел, обратной дороги уже нет.
