На этом поток данных прерывается…
Гимн межпланетного бунтаря
Эй, владыки Венеры с диском серым и седым,
Правят Улановы Системой, но против вас они слабы!
Законы ничего не значат, и взрыв на части копов рвет;
Митра, господин планет, дай силы тем, кто мертв!
Эй, владыки рябой Земли с диском бело-голубым,
Да, для всех она колыбель, но для большинства – мираж и дым;
Сила «же» не даст мильонам прочь от матери убежать;
Митра, господин планет, дай слово нам сдержать!
Эй, владыки Марса, от пыли красного, не от стыда,
Вы умерли, и воскресли, и стали бессмертными навсегда!
Боги спят в разреженном воздухе, слабое «же» им дарит сны;
Митра, господин планет, верни богов войны!
Пастух и владыка астероида, житель отважный гиблых сфер,
Где миллиарды зябнут в юдоли гранитно-пепельных пещер;
Сердце горит, но ты под пятой Улановых словно вошел в транс;
Митра, господин планет, дай Революции шанс!
Эй, владыки Юпитера, холодной псевдозведы,
Боги полночного космоса, верой своей по праву горды,
Поклянитесь, что поведете нас обратно в вечный Свет!
Митра, именем твоим восстанем, господин планет!
Начертано на борту космического корабля
Создан инженерами,
Чтоб предать пилота
В самой первой битве.
Собирать железо
Вблизи от Солнца
Я был послан.
Железо, что Улановы
Добывают со дна
Колодца гравитации.
Угольною рыбой
Оно на дно осядет
Колодца гравитации.
Из него сотворят
Не товары, не приборы,
Но сам Закон.
Собирать железо
Властители жаждут
С целью неблагою.
Сотворен мечом я,
В белом закален огне,
Охлажден пустотой.
Собирать железо
Послан я со дна
Колодца гравитации.
Угольною рыбой
Оно на дно осядет
Колодца гравитации.
Из него сотворят
Не товары, не приборы,
Но сам Закон.
Поэма Луны (Лукиан, 1969)
Трое мужчин на вершине башни —
Белой и в милю высотой:
Речи странны, и отсчет разлажен;
Небо им стало безумной мечтой.
Фундамент башни треснул мгновенно
Кровавым огнем и ревом «жги!».
Они падали вверх, в объятья Селены,
Земли тяготению вопреки.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Неуемная пчелка бросить улей должна,
Коль хочет счастья она.
Двое мужчин добрались до цели
За шесть ночей без единого дня:
Мерзлая плоскость, черные щели,
Безвоздушная западня.
Пыль растолок невидимый пестик,
Сутки длиною как две недели,
В броне и шлемах ютились вместе
В кораблике утлом в форме скудели.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Нечестивая пчелка бросить улей должна,
Коль хочет счастья она.
Остались следы на песчаной глади.
О лунная ночь, в черноту одета!
Ты равнодушна к теплу и хладу,
Ты нечувствительна к тьме и свету.
Измерили горы до самых пиков,
Пепельный грунт для сева вспахали,
Смотрела Земля, помрачившись ликом,
Как дети серебряный плод вкушали.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Бессердечная пчелка бросить улей должна,
Коль хочет счастья она.
Один же из них отправился прямо
За море, за холм и за все рубежи,
Туда, где небо – тюремная яма,
Где мрак никогда не будет обжит;
Взглянул на безбрежную гладь пустыни,
Куда не ступал человека сапог,—
Одни лишь кратеры в лунной стыни,
Один бездыханный лунный песок.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Но пчелка без улья будет страдать и умрет,
Как бы ни был высок полет.
Он был одинок. Он смотрел кругом
На пустошь, бесцветную, словно ил,
И думал: «А стань весь песок стеклом,
Громадную линзу я б заполучил!
Какой бы открылся мне дивный вид
На мир и на весь человечий род!
Ах, я б увеличил атом любви,
Открыл бы духовный кислород!»
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Но пчелка без улья будет страдать и умрет,
Как бы ни был высок полет.
Тот, кто безоблачный взгляд обрел,
Знает: видна сквозь вакуум суть.
Тот, кто дальше других забрел,
Прочь от родных устремив свой путь,
В линзе, белеющей, словно иней,
Видит Луны перевернутой пасть.
Радость – парабола: на вершине
Жаждет вернуться, то есть упасть.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Но пчелка без улья будет страдать и умрет,
Как бы ни был высок полет.
Есть люди, которым неизбывный Кодекс Улановых не по нутру.
Они говорят, мол, наши вожди нас тиранят и нам же врут,
Но я скажу: бедняка с богачом вместе свести – благородный труд,
Поскольку богач нуждается в лучшей защите!
Нас триллионы, мы здесь повсюду от Юпитера до Венеры;
Трений не избежать, потому нужно принять заранее меры;
Само собой, одни из нас в жизни не перейдут барьеры,
Ну а кто перейдет – вы не взыщите!
Я рос в пузыре в четыре тысячи метров в ширину
В компании всевозможной флоры в вечную квазивесну,
Я вырос с фермерской гордостью, суровой, как в старину
(Потом эта гордость смылась моей кровью).
С хрупкими костями, но длинноног и длиннорук,
Я знал все о садах до того, как издал осмысленный звук.
Светило бы солнце да стена не протекла бы вдруг,
И я бы трудился тяжко, но с любовью.
Наши безногие коровы умели парить и жевать траву,
Все было предельно четко и ясно – кто я и зачем я живу.
«Жить», «любить», «трудиться» одним глаголом я назову,
Он превращает в народ бестолковую свору.
Потом пришли Чужаки. Они хотели наш лед загрести,
Пили наши сливки и виски, ели фрукты до сытости.
Надравшись, отправили всех коров «попастись на Млечном Пути»
И стали насиловать и убивать нас без разбора.
Вскоре они пресытились, притомились и стали скучать —
Нажрались, напились, натрахались, но главное ведь начать,
И вот они режут наших детей, а дети уже не могут кричать,
И кровь возбуждает лучше любого вина.
Они кайфуют от бойни, глаза горят греховным огнем,
Капли крови в невесомости на лице оседают моем;
А Чужаки пытают нас: боль – и спорт, и награда в нем;
И чашу агонии пьет мой народ до дна.
Они ушли внезапно – и столь же неистово, как пришли;
Нас было пять тысяч, мы свой мир от чужих не уберегли;
Из сотен выживших каждого либо резали, либо жгли,
И, кроме меня, никто из семьи не спасся.
Одни говорили, нужно бежать, другие – что нужно возделать сад:
Да превратится в святой компост всякий мертвец, сестра или брат,—
Один я твердил: предайте Закону тех, кто в убийстве виноват,
Один я ушел в итоге на космотрассу.
Помимо прочих злодейств Чужаки разрушили порт и док,
Лишь полтора года спустя торговец залетел в наш мирок;
Я ждал, я пел общинные песни, я исправлял что только мог —
Но сердцем уже летел в далекие сферы.
Упросил довезти меня до Хаага; там нанялся на грузовик,
Работал полгода, пошел по новой – работать-то я привык;
Чего бы ни требовал владелец, мы находили общий язык,
Так я стал одним из племени Инженеров.
Откладывал сколько мог, хотя платили мне с гулькин нос,
Кого бы я ни встречал, всем задавал один лишь вопрос
И понял, куда нужно идти, чтобы желанье мое сбылось
И понесли преступники наказанье.
Я был на Луне в тот день, когда последний контракт истек,
Сел в капсулу, вздохнул и Солнцу помолился чуток,
Погнал туда, где по Сети СисАдмины гонят Закона ток,
Чтоб рассказать о Чужаков группировке,
Меня мурыжат десять дней, сдирают сбор – сплошной расход,
Но слушают как на исповеди, буквально заглядывают в рот,
А после вручают заверенный ЗИЗдроидом юридический код
«Для иска о компенсации страховки».
Я говорю, мы были бедны, чтобы страховкой себя покрыть,
А я надеюсь на правосудие – так к чему о деньгах говорить?
Это не дело, коль справедливость всякий богач может купить.
Преступность – это бич всей нашей Системы.
Они не глумятся и не ржут, лишь грустно качают головой,
Мол, мы не враги идеализма, какими нас выставляют порой.
Но только закон практичен, а мертвец не вернется домой —
И я ухожу, так и не решив проблемы.
Тучи мрачнее, капсулу я в купол Кеплера снова гоню,
Смотрю на слепые звезды и вспоминаю дом и родню,
Думаю, то ли сомой, то ли вином себя вконец опьяню,
Но, благодаренье Ра, трезвею мгновенно.
Как уследишь за триллионами, если ресурсов нет как нет?
Но должен быть выход получше, чем «раскаянья» пустоцвет;
Кто-то обязан знать – и вряд ли это большой секрет —
Как иголку найти в стогу звездного сена.
Смотри: те, кто разорил твой мир, оставили образцы ДНК
(Причем немало), и информация о налете не так уж жалка,
И ты бы призвал их к ответу, если б не… пустота кошелька.
Тут-то мое прозрение и приключилось:
Конечно, были злодеями те, кто сжигал наши дома,
Но они ведь нас наказали! Эта истина пала, как тьма:
Мы заслужили кару, ведь наша вина – пустая сума,
А беднякам не светит справедливость.
Правда в том, что человечество живо только войной.
Кодекс Улановых гласит, и в мире истины нет иной,
Что бедность – худшее злодеянье, то, которое стороной
Обойти нельзя: тут надобно запрещенье.
Улановы бдят за здоровьем Системы множеством зорких глаз,
В семидесяти процентах случаев суд вершится не напоказ,
А лучший способ воздать врагу – отнять его денежный запас.
Так я придумал план великого мщенья.
Десять лет я работал усердней конкурентов и деньги копил,
Создал картель – пусть скромный, но прибыль он приносил;
Тот, кто вставал на моем пути, либо шел в ад, либо мне служил,
И мало кто доводил до открытой схватки.
Я помогал финансово копам, и те на меня не бывали сердиты,
Не возражали, когда я сказал, как хочу наказать бандитов;
Праведность-то от Бога, а вот правосудие – от кредитов,
И их у меня как раз было в достатке.
Одни жаждут богатства, чтоб позабыть про бережливость,
Другие спешат удовлетворить бескрайнюю похотливость,
Я же хотел восстановить попранную справедливость —
И деньги мне помогли исполнить желанье.
Десять лет я работал и ждал, и, наконец, звезды в небе сошлись.
Из Чужаков только восемь десятков от смерти убереглись,
Полсотни из них подсели на сому, съехали с глузду и перепились;
Я мало чем мог усугубить их страданья.
Но тех, кто остался в своем уме, я всех до единого изловил;
Каждому лично напомнил, что он с миром моим сотворил
(Злодейств они учинили столько, что каждый второй забыл,
Что за бойню устроил во время оно).
Они скулили, вопили, рыдали, пытаясь сердце мое смягчить,
Они молили о милосердии, зная, что вправе я их казнить.
Я им сказал: за милосердие надо, конечно же, заплатить —
Деньги лежат в основе основ Закона.
Цена такова: миллион кредитов с носа за каждый прошедший год
В рассрочку, но до последней выплаты – или пока Чужак не умрет;
Если он вздумает уклониться – гибель быстрее света придет.
Это ярмо судьбы, и его не скинуть.
Они в слезах просили прощенья, но приняли сделку, само собой.
Жизнь научила их самому главному: с сильным всякий напрасен бой.
Так я обрел рабочую силу, которой мог бы гордиться любой:
Кто не работает – может копыта двинуть.
Улановы с помпой сошли с небес и даже воздали мне похвалу:
Мол, я открыл способ внушить принцип Закона отпетому злу
И превратить злодеев в трудяг, привычных к мирному ремеслу.
Я же доволен солидной прибавкой в бюджете.
Мне дали Серебряную Звезду – есть чем гордиться в расцвете лет:
С элитой я на короткой ноге, меня как равного принял свет.
Из всех советов я дам лишь один, но это самый мудрый совет:
Не будьте бедными, бедные сукины дети.
