— Столкновение с кем? Честно говоря, Ли, услышав такое, я первым делом подумал, не надо ли проверить психическое состояние твоих астронавтов. Отравление, шок, передозировка модельных наркотиков, — стараясь говорить ровно и отстранено, перечислял Борис Иванович, — могли привести к ослаблению функций сознания.
— Боб, это исключено. Работает же телеметрия, датчики-имплантаты, интракорпоральные наносенсоры. Все наблюдаемые параметры сразу передаются на фобосский маршрутизатор, а дальше на узлы управляющей сети.
— Почему все-таки ты позвонил посреди ночи мне, а не его китайскому величеству, который твой стратегический партнер и тоже бывший астронавт? И, кстати, в Пекине уже утро.
— Дело в том, Боб, что эти марсиане… не китайцы.
Лорд-протектор явно сдерживал себя, может быть ему помогала в этом его коммуникационная система, но лицо американца выдавало и растерянность, и даже некоторую степень отчаяния.
— А кто ж эти марсиане — русские, что ли? Это похоже на провокацию, старина Ли. На Марсе не было и нет российских астронавтов, ты же знаешь, что мы не ведем эти дорогостоящие и малоосмысленные игры. Только автоматика, да и то в полярных областях…
— Боб, у меня видеофайл на пятнадцать минут. Сейчас я тебе его передам. Только разреши доступ в твою инфосферу.
Доступ я тебе разрешу, подумал Борис Иванович, но надо заодно поднять в воздух на боевое дежурство еще пару эскадрилий роторников и активизировать орбитальные гамма-лазерные платформы. Не нравишься ты мне сегодня, старина Ли.
2
Марсровер шел со скоростью тридцать миль в час по дюнному полю. Смешная скорость для Земли, где на любой конфедеральной трассе тебя обязывают ехать со скоростью болида. Не можешь сам, покупай автоводилу стоимостью в сто тысяч новых баксов. Но тридцать миль здесь — быстрота невероятная, которая и не снилась прошлым экспедициям.
Дюжина колес — каждое с кучей датчиков, отдельным приводом и своим управляющим компьютером, в ядре у которого добрый десяток процессоров. Все эти двенадцать систем замыкаются на бортовой гиперкомпьютер, с которым связаны навигационные спутники, стационарные и мобильные сейсмографы и много еще чего.
Казалось бы, избыточно все это. Но, кстати говоря, ничто не ездит по Марсу дольше двух недель. На тихой, как будто, планете с мощной корой и минимальной вулканической активностью жизнь невозможна, ни своя, ни пришлая. Жизнь здесь появится только через пару миллиардов лет, когда остывающее и разбухающее Солнце уже проглотит Меркурий, расплавит Венеру и испепелит все живое на Земле…
— Расстояние до «Натаниэла Йорка» сорок две марсианские мили, — сообщил бортовой гипер, вернее одна из его коммуникационных подсистем. — Скорость ветра незначительная, температура воздуха минус десять, выходы газогидрата не зафиксированы. Дюнное поле состоит из ориентированных с востока на запад продольных дюн с симметричными склонами и средней шириной в милю. Все так спокойно, что можно сыграть в скрэббл. Я достойный противник, капитан Уайт, как-никак искусственный интеллект уровня «доктор философии». Если вы не хотите напрягаться, то я просто могу развлечь вас. Вот свежий русский анекдот. Выходит Колобок из бани и говорит…
— Гипер, я не знаю, кто такой Колобок. И вообще не надо ни развлекать меня, ни играть со мной.
На самом деле капитан Уайт знал, кто такой Колобок, но он ненавидел компьютеры с назойливым интерфейсом.
Все показатели, сообщенные гипером, дублировались на нижнем подшлемном дисплее. На верхнем отображались результаты глобального позиционирования на марсокарте. На центральном прозрачном дисплее, что напылен мономолекулярным слоем на стекло шлема, выдавалась «расширенная реальность». Она накладывалась на обычную реальность указателями расстояний, скоростей, азимутов, всплывающими подсказками и комментариями…
Ты конечно силен играть в скрэббл, подумал капитан Уайт о гипере, а также в тысячу и одну другую игру. Но на Марсе не бывает все спокойно, и тебе это не понять, железяка хренова, пока ты не попадешь в переделку. Это дюнное поле напоминает рельеф Восточной Сахары, где кумулятивный заряд прошил броню моего танка и сжег трех членов моего экипажа, всех, кроме меня… И какому только умнику из Хьюстона пришло в голову дать челночному кораблю имя собственное «Натаниэл Йорк»? Несчастливое имя. Действующее на нервы. По крайней мере капитану экспедиции.
Трое остальных членов экипажа «Натаниэла Йорка», узкоглазые амеразианцы, выдрессированные на киберсимуляторах и заряженные нейромышечными активизаторами, вряд ли знакомы с классической литературой. От них требуется только одно — оправдать вложенные деньги. Найти выход для цивилизации, сильно вывалянной в дерьме и крови. Может быть, это последняя попытка.
Позади семь лет джихада и контр-джихада, беспредельного террора и всеобъемлющего контр-террора, масштабных наводнений и лихорадочного выращивания дамб из металлорганики, подкрепленного фармакологией разврата и программируемого фанатизма, кибернаркомании и неолуддизма, сетевой анархии и антисетевого террора, феодализации и элементарной нехватки дешевого бензина.
И вдруг наступило краткое затишье: все как будто немного приустали от глупости и устремили осоловевшие глаза в небо, на красную звезду. Сплотимся во имя…
Сплотились. Ну и что в итоге? Четыре марсианские экспедиции. Результаты их работы оцениваются оптимистами как «неудача», пессимистами как «катастрофа». Восемь погибших астронавтов, куча дорогостоящей испорченной техники, в средних и экваториальных широтах не найдено никаких поверхностных запасов льда и серьезных источников энергии.
В случае провала эта экспедиция окажется последней. В Нью-Йорке и Пекине с бронзовых барельефов будут смотреть тусклые лица погибших героев-астронавтов, вымазанные собачьим калом.
А если, напротив, экспедиция окажется успешной. Тогда потекут полноводной рекой инвестиции, изголодавшиеся по делу миллионеры вылезут из своих комфортабельных щелей и начнут вкладывать деньги в четвертую планету. Следующее поколение людей, по крайней мере тех, кто побогаче и поумнее, будет жить на Марсе. За два миллиарда лет до того, как это запланировано господом Богом.
— Вы любите красивые зрелища, вы их получите, — почти как одесский дедушка капитана Уайта сказал гипер. Его голос был эмоционально окрашен и выражал законную гордость от проделанной работы.
И действительно захватило дух. Расстояния на Марсе обманчивы. То, что казалось просто бурым слегка мерцающим зигзагом, быстро превратилось в колоссальный разрыв марсианской коры — как говорят специалисты, флювиальной природы. Каньон Валлес Маринерис. По человечески говоря, Морские Долины. Над каньоном стелилась легкая углекислотная дымка. Дно его была неразличимо в оптическом диапазоне и казалось пастью преисподней. Тоху ва воху, как говорил дед. Тьма безвидна и пуста. Впрочем инфравизор, наплывший на забрало шлема, дорисовывал бездну и сделал ее более плоской. Но все равно выглядело внушительно.
