Евдокия молчала.
— Спешу заметить, что судьба твоя, в любом случае, двоякого толкования не вызывает, увы. Уж так сложились обстоятельства, — губы незнакомца тронула ухмылка. — Так что предлагаю прекратить эту агонию. Однако, если ты решишь продолжить… — незнакомец сделал неопределенный жест. — Пойми, я не стану разбираться, кто тебе более дорог, кто менее. Я прикончу всех, подчеркиваю, всех людей в радиусе полумили. Не спасется никто.
— Я хочу проститься с ребенком.
— Нет, — незнакомец покачал головой. — Никаких прощаний, писем, драм. Только ответ. Итак?
— Кто-нибудь из моих… жив…
— О, да! — успокоил незнакомец. — Можешь не волноваться! Дело, так сказать, продолжить есть кому.
— А…
— Рон? — губы незнакомца тронула едва заметная улыбка. — Рона нет…
Евдокия пошатнулась, беспомощно оглядела обрубки пальцев, наградила долгим взором лежащего без памяти Савку. И прошипела в лицо пришельцу, будто плеснула ядом:
— Гореть тебе в аду, тварь!.. Делай свое дело…
Воздух разрезал отросток, увенчанный серпом-когтем, брызнуло красным.
— Мы не верим в ад…
* * *
— И что же, это ваши чертежи?
— Мои.
Инженер Валленштайн в третий раз задавал один и тот же вопрос и, не слыша ответа, погружался в размышления. Не старый, но рано полысевший с широко посаженными чуть навыкате глазами, он напоминал лягушку, изумленно разглядывающую севшего на нос комара.
— А вот это что вот?.. — в бумагу ткнулась дужка очков.
— Ротор.
— Что вы… Надо же…
Ревин переборщил. Новой конструкции электродвигатель вызывал не легкую заинтересованность, а оторопь. Йохан терпеливо ждал.
— Значит, ток отсюда… Вращаем так… Нет, не будет работать! — приговорил наконец Валленштайн. И нараспев повторил: – Не бу-дет!..
Йохан молчал.
— У вас, может, действующая модель имеется? — Валленштайн оторвался от чертежа и близоруко смерил соискателя взглядом. — Нет? Жаль, жаль… Тогда, может, патент? Нет? Ну-у… — Валленштайн вздохнул и собрал губы дудочкой. — Я право, теряюсь…
— Если вам неинтересно… — Йохан сделал попытку чертежи забрать, но Валленштайн намертво вцепился в листы.
— Стойте, стойте!.. Если поразмыслить… Где-то доработать… Попробовать, в конце концов… Ожидайте здесь! — велел Валленштайн и скрылся за дверью с ворохом бумаг.
Оставленный в одиночестве Йохан прогулялся по кабинету, изучая корешки книг, и расположился в кресле, предварительно отвернув его от солнечного света. За последние восемь месяцев Йохану столь часто приходилось изображать инженера, что порой казалось, будто он и на самом деле инженер. Йохан перезнакомился едва ли не с каждым относительно сведущим специалистом в области электротехники и машиностроения, знал в лицо всех заводчиков Европы и Америки крупнее владельца примусной лавки и мог легко подыскать себе приличную должность просто предъявив пару рекомендательных писем. Он варился в курсе последних новостей, патентов, околонаучных сплетен и стопками прочитывал технические журналы. И если бы не был обязан Ревину жизнью, Всевышний тому свидетель, то давно бы уже послал к чертям всю эту затею.
Тогда в холодном российском захолустье, в зачумленной Ветлянке Ревин не просто отогрел и выходил его. Но вместе с толикой крови передал невосприимчивость ко всем формам заразных заболеваний, известным ныне, включая бубонную чуму. Осознание этого факта пришло не сразу, но без крови Ревина Йохан попросту умер бы. Восемь месяцев он сотоварищи занимался поиском неизвестно чего, привычным, впрочем, для себя занятием. На сей раз объект мог быть где угодно, заниматься чем угодно и как угодно выглядеть. Хоть, к примеру, как Ливнев или сам Йохан.
Ревин очертил круг косвенных признаков, под кои, по его мнению, чужак непременно должен был подпадать. Во-первых, искать следовало человека небедного, крупного торговца, фабриканта, знатного вельможу. Проживающего в большом, промышленно развитом, богатом квалифицированной рабочей силой городе где-нибудь в Северной Америке или Западной Европе. И, наконец, этот самый господин должен иметь самое непосредственное отношение к науке. Или лично, или, что более вероятно, финансируя исследования. Йохан под видом молодого инженера устраивался к кому-нибудь в лабораторию или на завод и производил проверку. Сам Ревин на подобные вещи не отваживался: чужак знал его в лицо. "Как я его узнаю?" – недоумевал Йохан. "Чрезвычайно просто! – заверял Ревин. — По запаху!" Именно по этой причине роль инженера поручили играть Йохану с его невозможным обонянием, а не, скажем, более сведущему в технике Вортошу. "Но по запаху чего, пардон?" "Не спутаете". Йохан обнюхал все восточное побережье Соединенных Штатов и добрую часть Старого Света. И, надо сказать, пребывал не в восторге от своей деятельности, потому как инженеры, а тем паче ученые, пахли не всегда хорошо. Барон фон Зейкис имел широкие интересы в ювелирном деле, на судостроительных верфях, а также долю прибыли в недавно прорытом канале к Северному морю. А в последнее время еще снискал себе славу мецената, широко финансируя разнообразные научные изыскания и выкупая всевозможные патенты. Случай едва ли не идеальный. Но смутное чутье отчего-то подсказывало Йохану, что искать здесь нечего…
— Мистер, э-э, Йохансон! Вы приняты, поздравляю! — с порога заявил возвратившийся Валленштайн.
— Но позвольте, мы даже не обговорили условия…
— Условия вас приятно удивят. Обсудите их с секретарем, — отрезал Валленштайн.
— Жить будете здесь же, все необходимое вам предоставят. Работать станете под моим непосредственным началом… Пока дам вам пару помощников, пожалуй. Потом посмотрим. Да! — Валленштайн тряхнул пачкой чертежей. — Барон фон Зейкис намерен выкупить у вас это. Даже невзирая на неоформленный патент…
Йохан дернул носом. Что-то едва уловимое, на пороге чувствительности коснулось его обоняния. Что-то странное, похожее на химический растворитель, прелый конский навоз и запах грозы одновременно.
— Удивлены?
Йохан рассеянно кивнул. Странный запах исходил… от чертежей. Кто-то брал их в руки…
— Можете приступать немедленно.
— Мне нужно забрать вещи, — Йохан пытался собраться с мыслями.
— Как угодно…
Фабрика Зейкиса занимала целый квартал Амстердама и представляла собой, по сути, остров, окруженный со всех сторон судоходными каналами, остров, связанный с внешним миром лишь несколькими выгнутыми, как спины испуганных кошек, мостами. Здесь располагался цех огранки драгоценных камней, апартаменты самого барона с баронессой, помещения для рабочих и хозяйственные постройки. Денно и нощно по покатым пандусам причалов таскали разнообразные грузы, подвозимые по воде на пузатых ботах. Фабрика имела собственную паровую электростанцию на угле, мощности которой хватало даже на освещение набережной дуговыми фонарями. Судя по всему, дела у барона шли весьма неплохо. Но все эти внешние признаки благополучия померкли в тот момент, когда Йохан увидал располагавшуюся здесь же лабораторию: огромные залы, заставленные невозможным оборудованием. Невозможным, в первую очередь, по стоимости: чудовищных размеров индукционные катушки, паровые динамо-машины, мили проводов золотого и серебряного сечения, опытный образец турбины, работающей на топливе из нефти. На деле фон Зейкис оказался не просто состоятельным человеком, он был сказочно богат. На одно только содержание всего этого парада буйнодействия ежедневно спускалось целое состояние. Складывалось впечатление, что здесь занимаются всем, от химических реакций до опытов с электричеством. Под научные лаборатории отводилось едва ли не три четверти имеющихся площадей В то время как ювелирный цех, похоже, размещался лишь для отвода глаз. К экономии Йохан имел отношение опосредованное, но даже он не мог не отметить, что коммерсанты в прикладные-то разработки вкладывались, только если в скорой перспективе маячили барыши, а от финансирования фундаментальных исследований, непонятно чего и когда обещающих, открещивались, как поп от махорки. Было что-то маниакально-нездоровое в разбрасывании на все подряд суммами, стремящимися составить бюджет небольшого государства. Йохану предоставили под жилье отельную комнату, вполне приличную, полный пансион, бывший, учитывая особенности пищеварения новоявленного инженера, лишь обременением, и, действительно, очень неплохое жалование. Йохан занял отгороженный угол в одной из зал и вместе с двумя помощниками приступил к работе над действующим прототипом электродвигателя переменного тока, чертежи которого так заинтересовали барона. В случае успеха Йохану обещали процент в деле и премиальные такого размера, что он на минуту пожалел, что стал врачом. Йохан с рвением развил кипучую деятельность, ни на секунду, впрочем, не сомневаясь в том, что ему проще вывернуться наизнанку, чем построить какой-бы то ни было двигатель. Фон Зейкис частенько являл свое присутствие в лабораторных корпусах. Его светлый обрамляющий лысинку венчик то и дело мелькал в различных местах впереди сопровождающей свиты. Вскоре аудиенции удостоился и Йохан. Барон скупо отрекомендовался, протянув ладонью вниз маленькую пухлую руку, и удостоил молодого инженера подобия благожелательной улыбки. На этом, впрочем, любезности кончились и Йохану пришлось изрядно попотеть, излагая суть предложенной им конструкции. Барон цеплялся за каждый аспект, выказывая поразительное владение специфичными деталями. Поразительное не только для человека его образа жизни, но даже для дипломированного специалиста. Фон Зейкис, однако, остался удовлетворен короткой беседой, непреминув отметить вслух крайнюю степень волнения молодого инженера. А волноваться было от чего. Барон благоухал красильней, конюшней и воздухом после грозы…
