Врон вздохнул: он-то знал, почему демон вырастал из теней — потому что эти тени находятся в нем.
— И поэтому, — закончила Ласка, вставая, — чем дальше мы окажемся от этого города, тем лучше я себя буду чувствовать, как и наш малыш. Ты заметил, что он совсем не хнычет, а очень даже спокоен? Ему нравится это путешествие.
Она взяла ребенка на руки и привязала его себе на грудь, малыш на мгновение открыл глаза и посмотрел на родителей. И снова Врона поразило странное мудрое спокойствие, которое светилось в глазах малыша. Он улыбнулся сыну и пристроил меч за спиной.
— Я боюсь не за себя, а за тебя и ребенка, — сказал он.
— Не думай о нас, мы справимся, — проговорила она и решительно вышла из хижины. Солнце уже исчезло за темными тучами, небо было хмурым и низким. Врон покачал головой.
— Погода портится, — мрачно изрек он. — Нужно переждать.
— Веди, — буркнула Ласка. — Погоде меня тоже не остановить.
Они миновали поле и вышли к холмам, которые он помнил. Снега было уже меньше, здесь его уносил ветер, и идти стало немного легче.
Врон шагал совершенно обнаженный и уже начинал чувствовать холод, особенно здесь, в степи, где дул ветер.
Ветер продолжал усиливаться, тучи опустились еще ниже, и повалил снег.
Уже через несколько мгновений вокруг ничего не было видно, кроме белой снежной пелены.
Ласка все больше замедляла шаг, ее лицо стало бледнеть от снега и холода. Врон вытащил из свертка еще один балахон и натянул сверху на нее. Она только вздохнула и прокричала сквозь вой ветра:
— Я была неправа, поэтому мы умрем. Врон покосился на малыша — тот не спал и смотрел на него ясными спокойными глазами.
— Я не дам вам умереть, — крикнул он ей в ответ. — Я что-нибудь придумаю.
Врон хмуро посмотрел вокруг, но ничего не увидел, кроме белой снежной мути. Его ноги уже покрыла застывшая слизь, и теперь она поднималась вверх, закрывая его тело плотной, непроницаемой для ветра и снега коркой. Теперь он не чувствовал холода.
Идти становилось все труднее, ветер сбивал с ног, а ступни проваливались в рыхлый свежевыпавший снег.
Ласка уже шаталась от усталости, а буран все усиливался. Пройдя еще немного, она остановилась и осела на землю.
— Что с тобой? — спросил он.
Она жалобно прошептала замерзшими губами:
— Больше не могу, нет сил.
Врон прижал ее к себе, чтобы согреть и закрыть от ветра.
— Мы все умрем, — пробормотала Ласка. — Оставь меня здесь, забери малыша, спаси хотя бы его.
— Нет, — прокричал Врон сквозь вой ветра. — Если мы умрем, то все вместе.
Он разбросал снег под ногами, прижал к себе Ласку и опустился на землю. Их тут же стало заносить снегом. Малыша он прижимал к своей груди, и он не должен был замерзнуть. Другое дело Ласка — она замерзала, он чувствовал, как холодеет ее тело.
Врон застонал от бессилия и злости.
Он тормошил ее, заставляя открывать мутные и ничего не понимающие глаза.
Но она только жалобно стонала, умоляя оставить ее в покое.
Врон заставил себя успокоиться, он закрыл глаза и нашел в себе темный шар, неподвижно лежащий в тихом уголке мозга. Он мысленно попросил его о помощи, и шар зашевелился.
Из его рук обильно стала выделяться слизь, и он принялся обмазывать ею Ласку и малыша.
Скоро слизь потекла из всех пор его тела, он снимал ее с себя и продолжал покрывать ею Ласку и малыша, которого молодая мама прижимала к своей груди.
Слизь твердела под его пальцами, превращая Ласку и малыша в твердый, непроницаемый для мороза и ветра кокон.
Врон удовлетворенно вздохнул. Он сделал все, что мог, дальше все уже зависело не от него, а от бога и удачи, а может, и от того и другого.
Его потянуло в сон — слишком много энергии он потратил на этот спасительный кокон, эта слизь была его плотью, и шар взял ее из него. Он еще раз вздохнул и провалился куда-то в темноту, наполненную холодным колючим снегом и воем ветра…
Врон очнулся, когда услышал приглушенный возглас Ласки. Он с трудом разомкнул веки и удивился: он лежал в чем-то белом, холодном, пощипывающем морозом его лицо.
Только когда остатки сна исчезли, Врон сообразил, что лежит в сугробе, и его голова находится в маленькой ледяной пещерке, созданной его дыханием. Он расшвырял снег и вылез наружу.
Ветер стих, степь просматривалась далеко и была покрыта белым свежевыпавшим снегом, ослепительно сверкающим под поднимающимся утренним солнцем.
— Врон, Врон, ты где? — услышал он снова голос Ласки. Он раскопал соседний сугроб и увидел плотный серый кокон, в котором с трудом угадывались контуры Ласки.
Он попробовал разломить его, но у него ничего не получилось: под воздействием мороза слизь стала твердой, как камень.
Его меч оставлял только царапины на твердой поверхности. С невероятным трудом он сумел освободить голову Ласки и ребенка, отламывая окаменевшую слизь по маленькому кусочку.
— Я не могу пошевелиться, — сказала Ласка, разглядывая его. — Что случилось?
Врон наклонился над ней и нежно поцеловал теплые мягкие губы.
— Все уже хорошо, ты жива, — сказал он. — Я боялся, что ты замерзнешь вместе с нашим малышом.
— Я жива, и малыш жив, и он хочет есть, я чувствую это, — сказала Ласка. — Но я не могу пошевелиться, чтобы накормить его. Сейчас же вытащи нас.
— Если бы это было так просто, я бы давно это сделал, — промолвил Врон. — Я исцарапал все руки, пока открыл тебе лицо.
— Что это такое? — спросила Ласка, вертя головой. — Я смотрю, и ты весь покрыт такой же дрянью, но тебе, похоже, она не мешает.
— Эта дрянь спасла вам жизнь, как и мне, — сказал он и снова взялся за меч. — Это моя слизь, которую ты часто на мне видела. Она выделяется из моего тела и защищает меня от холода и от любой другой опасности.
После долгой мучительной работы ему удалось разломить кокон, и Ласка с малышом оказались на свободе. Она тут же стала кормить ребенка, который по-прежнему смотрел на них спокойными доверчивыми глазами. Ласка внимательно исследовала остатки отвердевшей слизи и покачала головой.
— Ты что, ничего другого не смог придумать, кроме как заточить нас в эту глыбу камня? — спросила она.
— Как-то плохо думалось, когда я видел, что ты замерзаешь, — ответил Врон. — Мне было все равно, что делать, лишь бы ты осталась жива.
— В моей памяти ничего не сохранилось, — вздохнула Ласка. — Помню только, как ты тряс меня за плечо, а мне хотелось спать, и я злилась на тебя, что ты мне мешаешь заснуть.
— Ты могла замерзнуть и умереть во сне, — сказал Врон.
— Да знаю я, — проговорила Ласка с досадой. — Я все давно уже поняла, ты спас меня и малыша, но это твоя обязанность — спасать нас от наших глупостей. Мое дело кормить ребенка, твое дело — чтобы мы остались в живых. — Она на мгновение прижалась к нему.
