Ознакомительная версия.
– Была?
– Да. Ее больше нет. Но эта атака отбита. Будут и другие атаки, потому что карлики могут лепить друг друга из глины в любом количестве. Они очень сильны. Но все это будет уже без тебя.
– А сейчас?
– Сейчас все в порядке. Творец жив, и он поможет тебе уйти в твой мир через перламутровую вселенную.
Ложкин нагнулся и с отвращением поднял за ногу полудохлого карлика, на которого он наступил. Карлик имел единственную ногу, значит, это был один из вождей. Вождь все еще был жив. Он пошевелил единственной лапой и открыл глаза.
Он открыл глаза. Сейчас его звали Андрей Ложин, и его полуживое тело лежало, наклонившись вбок, на заднем сиденье машины. Василий плакал впереди, опустив голову на руль. Ему вдруг стало пронзительно жаль этого слабого рыхлого человека, который, может быть, любил Эрику сильнее всех, и страдал сильнее всех. Человека, который уже не имел будущего и не имел судьбы. Потому что тюрьма это не будущее и не судьба, это черный тоннель, в котором…
Он пошевелился и застонал. Василий поднял голову.
– Я все еще здесь, – сказал Ложин. – Вы рано меня похоронили.
– Я все тебе объясню.
– Не надо. Я все знаю. Я слышал все, что здесь происходит. Слышал и одновременно был в чужой удивительной стране.
– У тебя была клиническая смерть, – сказал Василий. – Так всегда бывает. Ты знаешь, я убил Рустама. Не понимаю, как это получилось. Лежи спокойно, сейчас здесь будет скорая.
– Думаю, что не сейчас, – ответил Ложин. – Скорые иногда бывают медленными. Особенно в такую ночь как сейчас и в таком захолустье. Помоги мне подняться.
– Лежи.
– Я сказал, помоги мне подняться!
Василий неожиданно послушно сделал то, о чем его просили. Он помог Ложину выйти из машины. Снегопад прекратился, ветер тоже, воздух был черным и бессмысленно прозрачным, как межпланетное ничто, или как тьма веков, отделяющих нас от какого-то Геродота. На дальнем берегу озера топорщилось несколько электрических искорок, мимо которых проходила почти невидимая электричка.
– В той стране, где я был, я узнал кое-что, – сказал Ложин. – Можно изменить ход событий так, чтобы Эрика не умирала. Тогда не будет и этой ночи, не будет второго трупа под колесами. Я сделаю это. Для тебя, для нее, для всех нас. А потом? Потом я оставлю Эрику сам, и, может быть, она вернется к тебе. Как ты думаешь, Василий, она вернется к тебе? Если она не умрет?
– Ты сошел с ума.
– Ничуть.
– Клиническая смерть повредила твой мозг. Я слышал, что всегда так и бывает. От недостатка кислорода начинают отмирать клетки мозга, и сознание расстраивается. Те видения, которые ты имел, всякие прекрасные страны, тоннель и яркий белый свет…
– Я не видел никакого яркого белого света!
– Это не важно. Теперь ты вернулся сюда, а здесь мертвецы не оживают. Ты не в сказке. Они не оживают!
– Не ори. Сядь в машину и закрой за собой дверь.
Василий замолчал, сел в машину и закрыл дверцу. Ложин опустил руку в карман и нащупал знакомый камешек. Достал его и поднес к глазам. Погладил его пальцем с задней стороны, и Ауайоо проснулась.
– Здравствуй, – сказал он. – Похоже, что все это было правдой. Мой странный сон.
– Здравствуй. Только не включай меня слишком часто. В этом мире у меня мало сил, я очень быстро устаю. Я сделала тебе подарок. Ты заметил?
– Нет.
– Ты не заметил, что Василий слушается тебя, как провинившийся школьник своего папу? Это и есть мой подарок. Это единственная вещь, которая была в моих силах. Я передала тебе максимально возможную силу внушения. Почти такую же силу внушения, как у сморва. Если ты хочешь вернуть Эрику, то здесь без этого тебе не обойтись. То, что ты хочешь сделать, это очень сложно. Тебе нужно будет влиять на людей. Сила внушения тебе обязательно понадобится, только старайся не использовать ее во зло. Пообещай мне это.
– Я обещаю, – сказал Ложин.
– А так же обещай не использовать ее для добрых дел.
– Почему?
– Потому что слишком рьяное стремление к добру приносит больше несчастий, чем многие злодеяния. Все вы часть той силы, которая стремясь к добру, творит зло, ты понимаешь. Лучшее, на что вы способны, – это спокойная и уверенная доброжелательность. Не позволяй добру воспалиться в твоей душе, как нарыв. Если ты стремишься к добру, то позволь ему играть где-нибудь на заднем плане, как играет музыка в ваших фильмах. Не твори добро специально, оно должно расти само, как трава на лесных дорожках, как одуванчики, как морозный узор на стекле.
– А я удивился, что Василий такой послушный, – сказал Ложин.
– Да. Он будет делать все то, что ты ему скажешь. И не только он. Ты можешь повлиять на любого человека, ты можешь отдать даже мысленный приказ, и приказ этот будет услышан. Но есть одно ограничение.
– Какое?
– У меня слишком мало сил, чтобы помогать тебе в этом постоянно. Чем реже ты будешь пользоваться своей силой внушения, тем лучше. Тем больше сил останется у меня. Если ты будешь влиять на людей слишком сильно или слишком часто, я просто умру. Ты понял это?
– Вполне. Можно мне попробовать еще раз? Только один раз.
– Попробуй, – ответила Ауайоо. – Но потом дай мне отдохнуть. Хотя бы несколько дней.
Электричка уже ушла, и с дальнего берега светили два железнодорожных фонаря: синий и красный. Синий был едва виден, ночь и расстояние придавали ему особенный, сочный, почти ультрафиолетовый оттенок.
– Я хочу, чтобы синий фонарь погас, – сказал Ложин, – хотя бы на время. Пусть какой-нибудь пьяный сторож в фуфайке снимет ушанку и прикроет ею синий свет. Пусть он сделает это…
Перевод Б. Пастернака.
Ознакомительная версия.
