мечтами, а что делать, пока неясно.
Местный лес, очевидно, являлся родственником тому чернолесью, по которому довелось когда-то побегать в Углу. Плотное переплетение крон практически не пропускало солнечный свет, лабиринт стволов постепенно растворялся во мраке. Что-то держало, не давало безоглядно нырнуть в сумрак. Запоздало сообразил: зачем мять ноги, когда мне доступно практически мгновенное перемещение?
Нырнул. Уже не спеша, внимательно осмотрелся, выбирая направление прыжка. Отчетливо виднелся склон горы, плавно стекающий в прячущуюся от океана долину в глубине острова, что-то похожее на человеческие постройки, выделяющиеся темным пятном на мерцающем фоне. Мне – туда. Но как-то далековато. Я еще ни разу не прыгал на такое расстояние – ошибусь на пару метров и запросто переломаю ноги. Эль или не эль – неважно, кости у меня не из адамантия. По всему выходило, что я невольно осуществил мечту, – добрался-таки до того южного острова, где в древности, по слухам, располагалась какая-то важная часть проекта «Дорога домой», что-то вроде обсерватории, как я это, помнится, переводил. Похоже, древние не зря выбрали это место, только вот не из-за чистого неба или шикарного вида на черную дыру, а из-за скрытого в глубине здешних гор месторождения редкого минерала.
В последний раз оглянулся на отдалившийся берег, убедился, что в прибрежной воде никто больше не ждет, и прыгнул.
Полдень. Соле наконец-то добралось до высшей точки своего пути и уже примерялось, как бы половчее нырнуть за океанский край, туда, где горизонт зубрился неровными силуэтами далеких островов. Как всегда, если только не было облаков, небо менялось, растворялась привычная блеклая желтизна, добавляя зеленоватый оттенок краям полусферы над головой: «изумрудный полдень» – так называли в имперских областях эти самые жаркие часы. Кир растянулся на горячем песке, приложив ладонь козырьком ко лбу, и бездумно таращился в слепящий простор над головой. Если не поворачиваться, кажется, ничего больше и нет и ты летишь вместе с Соле совсем один по переливающимся лугам небесной пустыни.
Лена – оранжевый карлик, вторая звезда системы – окончательно спряталась в сиянии своей могучей родственницы. Ее крохотный желтый диск яркой бусиной поглядывал на планету лишь в последний час заката. Звездная игра в прятки пришлась на жаркий сезон, а значит, великий цикл завершается. Еще год – триста двадцать дней – и следующим летом Лена окончательно исчезнет, заслоненная главным светилом. Оживет Великая Пирамида, и народ Гелы будет выбирать Рэя – большое событие, случающееся лишь раз в тридцать лет, первое при жизни Кира. Финал, впрочем, предсказуем, а значит, ничто не испортит праздника: нынешний Рэй бессменно рулил Девятью пирамидами уже шестой цикл – почти сто восемьдесят лет, – и ничто не указывало на то, что ему это надоело.
Ушей коснулся визг и смех девчонок, и Кир перевернулся на живот. Могучая река, собиравшая воду трети континента, соединялась с океаном широкой дельтой, густо утыканной мелкими песчаными островками и косами. Никто, кроме тех, кто буквально жил рекой, не мог запомнить их расположение. Они рождались и умирали заново каждую зиму, вместе с новым половодьем. Главное русло несло свои воды, терзаемые многочисленными пароходами и баржами, севернее, здесь же раскинулось царство обширных мелководий. Вода оставалась пресной, но дыхание близкого моря наполняло воздух солью. Если прислушаться, можно различить далекий рокот набегавших на берег посланцев бескрайней дали Темного океана.
Излюбленное место отдыха для небогатых горожан и студентов, охраняемое самой природой: зыбкий мир, рожденный водой и ветром, не давал строить ни шалаши, ни замки. Не единожды отчаянные предприимчивые люди пытались обосноваться на острове покрупнее с каким-нибудь новомодным курортным строительством. Ну и где они? Даже свай не видать! Океан, с одной стороны, – великая река, с другой – кто мог противостоять такой парочке?
Крутой бережок соседнего островка обрывался в воду покатым склоном нежнейшего песка, по которому с визгом и хохотом летели навстречу реке малознакомые, а чаще вовсе не знакомые парни и девушки. Традиционное празднование дня Избавления было в полном разгаре. Свежеиспеченные выпускники многочисленных высших школ Ура наслаждались кратким мигом свободы, несколькими днями между получением диплома и новой работой – для тех, у кого был контракт, или новыми заботами – для тех, у кого его не было. У Кира был, но думал он не о нем. Он приехал в Ур с далекого острова на юге, принеся с собой кровь потомственных островитян Пале. Высокий сухощавый парень с широченными плечами, отчего казался плоским как доска, Кир был великолепным пловцом, чем и воспользовался, по сути, малодушно удрав с праздника жизни. Девушкам нравился экзотичный сероглазый островитянин, и он охотно отвечал им взаимностью. Однако шло время и то, что раньше казалось несущественным, нежданно оказалось важным для цветущих цветами морских кораллов сверстниц. Кир был «ра» – один из тех, чью кровь узнавала Великая пирамида, кровь Рэя. Сколько их таких? Сотни? Тысячи? Может, и больше. Они живут и умирают, а Рэй правит, и вряд ли это изменится. Что в небогатой жизни его далекой родины, что в суете большого города, принадлежность к немногочисленной касте избранных не давала особых преимуществ, разве что не надо было платить за учебу. До сих пор Кир был уверен, что это и было единственное важное отличие от других, привилегия, которую дарила ему кровь. Благодаря ей он и оказался здесь, на богатом имперском севере, да не просто провинциальным туристом, закинутым жизнью в баронство по соседству с Великой пирамидой, а студентом высшей школы, не самой почетной, но, пожалуй, единственной в своем роде.
С давних времен первого Рэя кровь «ра» считалась ценным ресурсом: не будет «ра», не будет Рэя; не будет Рэя, некому будет править девятью пирамидами, и человечество вновь скатится к Темным временам. Оттого и запрещалось носителям крови служить в армии или заключать браки с посторонними, не членами касты. О последнем Кир никогда не думал, а зря. И да: любой из них сам мог стать Рэем – теоретически. Но Кира волновало совсем другое. Ладная, темноглазая, живая и подвижная Инге с хитроватым прищуром, что называется, зацепила одним из своих отточенных ноготков самое сердце, пульсирующую кровью плоть, стучащую в груди островитянина. Всегда легко находивший подход к девчонкам, Кир превращался в застенчивого, молчаливого юнца, охваченного пламенем болезненной тоски, пожиравшего глазами мечту, стоило той возникнуть поблизости. Девушка заметила его – трудно не заметить этакую всклокоченную оглоблю с выпученными глазами и румянцем смущения на бледной коже – и ответила. Пожалуй, впервые в жизни Кир был влюблен: по-настоящему, по-взрослому, по-сумасшедшему. Мир был прекрасен
