раны и дезинфекции, появления антибиотиков ждать сотни лет.
Темпонавты условились рулить по очереди, отдыхавший в кузове укрывался полостью. Оба утеплились поддёвкой и больше не страдали от холода, как в день попаданства в прошлое, тем более температура стала выше, чувствовалось приближение весны. На будущее обзавелись и летними рясами, полегче.
Долгая остановка у иезуитов дала многое. Оба чуть обвыклись, впитывая местные реалии. Устроили филиал Шао-Линя и убедились, что полностью вернули себе навыки прошлой жизни, а тела стали привычными, будто в них родились и жили с детства. Малость отъелись, в монастыре кормили безыскусно, но давали добавку, три-четыре раза путешественники позволили себе пир в таверне.
Конечно, блага вынуждены были отрабатывать. Хоть удивили настоятеля, пожертвовав трофеи, изъятые у бандитов, обоих моментально пристроили к благому делу — возведению очередного собора, будто мало церквей в городе.
Не учли одного — пришлось пожертвовать волосами. Глеб в реальной жизни успел потерять изрядную их часть и был три дня рад густой русой шевелюре с благородной проседью, пока брат Павел, нехорошо улыбаясь, не выбрил туповатым лезвием их макушки. Но что делать, коль решили стать «настоящими» монахами, надо соответствовать. Генрих, удерживая левой рукой вожжи, правую пятерню периодически запускал под капюшон — погладить лысину, он предпочёл голый череп.
До Полоцка им предстояло отмахать порядка пятисот километров. Другой маршрут — через Троки (Тракай) и Вильно — забраковали ещё в 2024 году, поскольку Кириллу полагалось двигать на Лиду и Менск (Минск), соответственно, не терялась надежда что-то о нём узнать.
Вспомнив о лейтенанте и щурясь от солнца, Генрих лениво бросил:
— Что-то не сходится у меня в голове, брат Глен. В «Веспасии» нас уверяли, что энергетическая сущность, на поповском жаргоне — душа, возвращается в тело в пределах микросекунды, независимо от того, сколько времени темпонавт провёл в прошлом. Ну и прикинь. Сидит Кирилл в темнице, два американских монаха вдруг выторговывают ему условно-досрочное, он возвращается к яме и… опа-на! Уже дома. В момент начала командировки. Зачем тогда всей этой белорусской братии просить Шойгу дать специалистов по экстремальному выживанию? Зачем нас озадачивать возвращением того парня?
— Я тоже думал, брат Генрих. Предположения могут быть самые разные. Первое: нам не удалось его спасти. Второе: у нас и шансов не было. Третье: слишком мало знаем о перемещениях в прошлое. Два успешных похода лейтенанта в XIX век дали слишком мало опыта.
— Про шансы подробнее, а?
— Ну, представь. Их грёбаный Универс узнаёт, что мы близки к вызволению Кирилла, и грядёт парадокс, о котором ты сказал: он вернётся в современную Белоруссию за две недели до нашей отправки для его спасения. Бронштейн уверен: Мироздание стремится избежать парадоксов, а потому проще всего удержать парня здесь, дав ему окочуриться за пределами ямы.
— Не верю, чтоб профессор не задумывался. Он чот тебе сказал?
Генрих спиной почувствовал усмешку Глеба.
— Само собой, нет. Нас грузили знаниями о XVII веке, а ещё сверху накинуть темпоральных парадоксов — перебор. К тому же и Бронштейн, и Алесь, хоть второй был попроще, не скрывали, что видят в нас исполнителей-солдафонов.
— И что тупым солдафонам надо соображать как выкручиваться, когда нет связи со штабом, об этом геморятся в последнюю очередь, — согласился капитан. — Зато времени обдумать — море. Дорога до Полоцка займёт около месяца, если делать вёрст по двадцать в день.
До сего дня их навыки выживальщиков не потребовались. Самое суровое, что произошло, была ночёвка в зимнем лесу, чему не удивились, понимая, что и далее на пути к Полоцку не миновать отдыха под открытым небом. Литовская Русь заселена не густо. Деревни, фольварки, таверны, корчмы или постоялые дворы встречаются не часто, хоть дорога тянет к себе предприимчивых, и не только грабителей.
Памятуя о встрече с ними, Глеб сохранил пистолет. В Гродно, избавившись от филера, прикупил порох и попросил торговца отлить пули под калибр стволов. В эту эпоху стрелки обычно сами заботились о боеприпасах, каждый носил нехитрый набор для изготовления пуль. Заодно просветился относительно пользования кремниевой волыной.
Когда проехали около половины дневного пути, и Генрих дал лошадям отдых, майор зарядил пистолет, отошёл с ним вглубь рощицы, утопая по колено в снегу. Там виднелись следы вырубки. Глеб поставил чурбак на пенёк и прицелился с десяти шагов.
Замки звонко щёлкнули, и это всё. Слышал, кремниевое оружие давало десять-пятнадцать процентов осечек, но тут — сто процентов…
Ещё раз. На полувзвод. Открыл крышки. Сдул порох с полки. Прочистил затравочные отверстия. Снова насыпал порох. Закрыл крышки. Боевой взвод.
Говорила мама: учи пушкинского «Евгения Онегина». Кто бы знал, что столько лет спустя (или столетий назад) в памяти прорежется и пригодится единственное место:
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В гранёный ствол уходят пули,
И щёлкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется. Зубчатый,
Надёжно ввинченный кремень
Взведён ещё. За ближний пень
Становится Гильо смущённый…
Ай да Пушкин, ай да сукин сын, облёк мануал на кремниевый пистолет в стихотворную форму!
Мама, царствие ей небесное, требовала вызубрить письмо Татьяны «Я вам пишу, чего же боле…», но пацану, уже тогда тайком мечтавшему об армии, куда больше запомнилось про оружие.
Стряхнув воспоминания, прицелился. После спуска зашипело, выстрел грянул примерно через секунду или около того. Чурбак даже не пошатнулся. Вторым выстрелом, наконец, сбил его.
Оружие годное, но капризное. Если хранить заряженным, порох на полке придётся менять ежедневно. Он, хоть и прикрыт крышкой, запросто отсыреет.
Арбалет, конечно, надёжнее. Но отобранный у грабителей они презентовали монастырю, не получив отказа: в те времена все монастыри рассматривались как фортеции, способные держать вражескую осаду, сколько-то оружия нигде не помешает.
А что касается точности стрельбы… Тот же Генрих, вздумай стреляться с Дантесом, вынужден был бы долгие месяцы посвятить тренировке. Если в чурбак размером с человечью голову получилось угодить лишь с второй попытки, а бретёры XIX века на спор били в игральную карту, шансов против убийцы Пушкина практически ноль, даже если Мироздание не будет подталкивать в локоть.
— Зайца подстрелил? — спросил напарник, когда Глеб покинул рощу.
— Пока смогу только кабана, если будет стоять боком в пяти шагах, не хрюкать и не шевелиться.
— М-да… Но местные чот боятся огнестрелов. Держи-ка его заряженным. Пальнёшь в воздух, скажешь — вторая пуля в лоб. Местные не знают, что снайпер-Чингачгук из тебя как балерина.
Но пистолет — штука с характером. Ищет случай, чтоб себя проявить.
