Мадам Валентина появилась в дверях. Мягко шагнула к столу, опустила поднос, метнулась к Кофельнагелю и выхватила часы. У рыцаря возле шкафа со скрежетом упала вдоль туловища и закачалась железная рука. Перестали свистеть не смолкавшие до той поры канарейки. Мадам Валентина перевернула часы и поставила на камин — как раньше. Строго сказала притихшим ребятам:
— А вот с этим, господа, не шутят…
— Простите, — забормотал порозовев ший Кофельнагель. — Я…
— Иди за стол… Это осевой хронометр доктора Комингса. Величайшее изобретение, которое до сих пор не признают академики. Да-с… Ты, любезный Вилли, сейчас замкнул время. В ма-аленькое колечко. Но кто знает, что могло случиться…
Хансен осторожно спросил:
— Но, кажется, ничего не случилось?
— Поживем — увидим… Допивайте чай и брысь! — Мадам Валентина за шутливой сердитостью прятала серьезное беспокойство. — Кристалл Мироздания не может расти в таком гвалте.
Лотик напоследок пихнул в рот дюжину леденцов, отер губы галстуком голландки и спросил:
— А что такое Мироздание?
— Вселенная, друг мой… Весь мир, в котором обитаем мы, не познав смысла бытия. Все переплетение времен и судеб… Вот тебе бумага, сделай кулек, несчастье мое…
— Можно я возьму это для Вьюшки? — попросил Галька. Он держал за палочку прозрачного малинового клоуна.
— Заверни в бумажную салфетку…"
— А кто эта Вьюшка? — спросил мальчик у Пассажира.
— Сестра. Помнишь, я говорил?
— Помню. А сколько ей лет… было?
— Около семи… Звали ее вообще-то довольно громоздко, по обычаю того времени: Анна-Мария-Лотта. Но Галька прозвал Вьюшкой. Она была черная, как заслонка в печной трубе. И вертлявая, как рыбка-вьюн… Ну что, читать дальше?
— Ага… — тихо сказал мальчик.
"На улице Кофельнагель веско проговорил:
— Все-таки мадам Валентина — ведьма.
— Деревяшка ты, Нагель, — возразил Вафля. — С ней дружит сам пастор Брюкк. Стал бы он знаться с нечистой силой?
— Дружит!.. Он небось не видел, как песок вверх течет.
— А это просто фокус, — не сдался рассудительный Вафля. — Ты колбочку в руке держал, там воздух нагрелся и стал выталкивать песок вверх. Физическое явление.
— Сам ты явление. Возьми в аптеке у папаши такие часы и попробуй этот фокус повторить! Физик…
— Да ладно вам, — поежился Хансен. — Я вот вспоминаю, как у рыцаря рука грохнула. Жуть.
— Там просто крючок сорвался, — сказал Жук. — Я видел…
Лотик облизал губы и спросил:
— А скелет в рыцаре по правде настоящий, вы как думаете?
— Иди проверь, — сказал Кофельнагель. — Небось тогда уже не леденцами штаны перепачкаешь.
— А давайте в рыцарей поиграем! — подскочил Жук. — Давайте в турнир на поляне у Круглой башни!
— Давайте! — обрадовался Лотик.
— А головастиков не берут в рыцари, — сказал Кофельнагель.
— Ну что ты к нему вяжешься, — заступился Галька. — Он будет судья.
— Да, я буду епископ Реттерхальмский! Буду награждать победителей медалями!
— А где медали-то? — заметил Вафля. — Надо сделать…
Медали делались из медных монеток. Монетки клали на рельсы и ждали, когда протарахтит трамвай. Вагоны были не такие тяжелые, как в наше время, — вместо стен и крыши витые столбики и парусиновый навес с бахромой, рост пониже, колеса поменьше, — но все-таки они раскатывали денежки в тонкие лепешки. Потом в медных «блинчиках» пробивались отверстия, делались петельки для булавок. Если завоевал победу — прицепляй медаль на голландку и гордись. Правда, гордиться можно было только подальше от родительских и учительских глаз. Взрослые считали, что грешно портить для игры даже самые мелкие деньги. Да и соваться на рельсы считалось опасным делом. Вагоновожатый Брукман не раз грозил оторвать уши тем, кто раскладывал на трамвайном полотне монетки…
— Ну что, накатаем медалек? — Неугомонный Жук подкинул на ладони два медных гроша.
Все зашарили по карманам. У каждого нашлись одна-две медяшки. Кроме Лотика.
— А Брукман сейчас не ездит, обедает, — сказал Лотик. — Видите, ровно два часа.
Они шли мимо фонтана с солнечными часами. Тонкая тень пересекала мозаичный циферблат как раз на римской двойке. Галька присвистнул:
— Вот это да! Мы в половине второго только лодку взяли. Купались, у мадам Валентины сидели — и все за полчаса!
— Это фокусы мадам Валентины, — хмыкнул Кофельнагель.
Было известно, что Брукман раньше трех часов из депо не выедет. Поэтому решили пока сыграть в перевертыши…"
— Знаешь, что такое «перевертыши»? — Пассажир глянул из-за очков.
— Не-а…
— Сейчас ребята не играют на деньги?
— Ну… бывает. В Лисьих Норах большие парни в карты дулись…
— «Перевертыши» — это не в карты. Монетки кладут столбиком и бьют круглым камушком. Кто какую перевернет — забирает…
— А! Это как в чику!
— Вот именно… Такую они и затеяли игру. У замковой стены, за кустами, чтобы не видели посторонние…
"Обычно Гальке везло, рука у него была меткая. Но в этот раз все медяки выиграл Кофельнагель. Потом он великодушно вернул каждому по денежке. На медаль. Только Лотику не дал. И Гальке. Сказал:
— У тебя же есть «десять колосков».
— Так что же, на рельсы ее? Ты спятил?
— А давай я разменяю ее на десять грошиков! И еще сыграем! Может, отыграешься…
Он хитрый был, Кофельнагель. Знал, как разжигает человека обидный проигрыш. Но Галька сперва ответил:
— Иди-ка ты… — И покосился на Лотика. А тот губы надул и в сторону глядит: поступай, мол, как знаешь, твоя монетка.
Кофельнагель сказал:
— Боишься.
— Я?! Да если хочешь знать, я мог бы тебя в два счета обставить! Просто у меня сперва рука подвернулась, а после…
— Ты не хвастайся, а разменяй да играй! И десять грошиков твои будут, и «колоски» отыграешь! С портретом «Хранителя». Ха-ха…
Галька опять посмотрел на Лотика. Виновато. И пообещал:
— Не бойся, я точно отыграю. Пусть Нагель не задается.
— Мне-то что, — отозвался Лотик. И отвернулся.
И конечно, Галька проиграл. Все десять медяков за пять минут. И так ему тошно стало! И монетку жаль, и перед Лотиком стыдно. Хоть и головастик, а все равно… Галька пробормотал:
