Точно также, в противоположность земному опыту, мы получали свет, идущий снизу вверх. На земле свет падает сверху или косвенно с боков; здесь же он врывался из под наших ног, и чтобы увидеть наши тени, мы должны были глядеть вверх.
На первых порах я испытывал нечто вроде головокружения, стоя на одном только толстом стекле и глядя вниз на луну через сотни тысяч миль пустого пространства; но это болезненное ощущение вскоре рассеялось. А затем, какой блеск и великолепие вида!
Читатель всего лучше может вообразить это, если он теплой летней ночью ляжет на землю и, подняв ноги кверху, будет смотреть меж ними на луну; только по какой-то причине, вероятно, потому, что отсутствие воздуха делало ее гораздо более блестящей, луна казалась нам уже значительно крупнее, сравнительно с тем, как она представляется с земли. Малейшие детали ее поверхности были отчетливо видны. С тех пор, как мы стали видеть ее не через воздух, контуры ее представлялись резко очерченными, не было никакого сияния или кольца вокруг нее; лишь звездная пыль, покрывавшая небо, обрамляла ее края и обозначала очертания ее неосвещенной части.
И когда я стоял таким образом и глядел на луну между ног, то предчувствие невозможного, часто являвшееся у меня со времени нашего старта, опять вернулось с удесятеренною силою.
— Кавор, — сказал я, — а эти компании, которые мы собирались устроить, и все остальное насчет минералов…
— Что такое?
— Я не вижу их здесь.
— Ну, так что ж, — отвечал Кавор, — вы утешитесь в этом.
— Однако…
В эту минуту я был почти уверен, что тут никогда не было никакого мира.
— Этот экземпляр «Lloyd's News» может помочь вам.
Я взял газету, поднял ее над головой и нашел, что в этом положении можно читать совершенно удобно. Мне бросился в глаза столбец мелких объявлений. «Один джентльмэн дает деньги взаймы», прочел я. Я знал этого джентльмена. Далее, какой-то чудак предлагал велосипед, «новехонький и стоящий 15 фунтов», за пять фунтов стерлингов; затем какая-то дама, очутившаяся в бедственном положении, желала продать несколько рыбных ножей и вилок, свой «свадебный подарок». Без сомнения, кто-нибудь тщательно рассматривал эти ножи и вилки, кто-нибудь другой пробовал этот велосипед, а третий доверчиво вступил в переговоры с благодетелем, ссужающим деньги, в ту самую минуту, когда я пробегал глазами эти объявления.
Я рассмеялся и выпустил газету из рук.
— Видимы ли мы с земли? — спросил я.
— А что?
— Я знал одного господина, очень интересующегося астрономией, и мне пришло на ум, что, быть может, он как раз теперь смотрит на нас в телескоп.
— Нужен бы был самый сильный телескоп, какой только имеется на земле, чтобы увидать нас теперь, даже как самое ничтожное пятнышко.
Некоторое время я молча созерцал луну.
— Это целый мир, — сказал я, — здесь это чувствуешь гораздо сильнее, чем на земле. Жители, пожалуй…
— Жители! — воскликнул Кавор. — Нет, выкиньте это из головы. Вообразите себя ультра-арктическим путешественником, исследующим пустынные безжизненные пространства. Взгляните сюда! — Он показал рукой на бледное сияние луны. — Это мертвый мир! Мертвый!
Огромные потухшие вулканы, необозримые пространства застывшей лавы, равнины, покрытые снегом, замерзшей углекислотой или обледенелым воздухом; всюду обвалы, ущелья и пропасти. Никакой жизни, никакого движения! Люди наблюдали эту планету систематически в телескопы около двухсот лет, и много ли перемен они заметили, как вы думаете?
— Никаких.
— Они отметили два бесспорных обвала, одну сомнительную трещину и незначительное периодическое изменение окраски, вот и все.
— Я не знал, что они отметили даже это.
— О, да! Но что касается жителей…
— Кстати, — спросил я, — какой наименьший предмет покажут самые сильные телескопы на луне?
— Можно было бы увидать церковь порядочных размеров. Наверно увидели бы города, или строения, или что-нибудь подобное человеческим сооружениям. Пожалуй, там есть какие-нибудь насекомые, вроде муравьев, например, которые могут скрываться в глубокие норы от лунной ночи, или какие-нибудь новые неведомые существа, не имеющие себе подобных на земле. Это самое вероятное, если мы вообще встретим там какую-либо жизнь. Подумайте только о различии условий. Жизнь там должна приспособляться ко дню, в четырнадцать раз более продолжительному, чем наши дни: непрерывный двухнедельный солнечный блеск и зной при безоблачном небе, и затем ночь, такой же продолжительности, становящаяся все холоднее и холоднее под этими студеными, резко очерченными звездами. В эту длинную ночь там должен царить страшный холод, доходящий до абсолютного нуля, до 273® Цельзия ниже земной точки замерзания. Какая бы жизнь там не была, ей надо перезимовать эту морозную ночь, и ежедневно снова пробуждаться.
Он задумался.
— Можно, пожалуй, вообразить себе червеподобные существа, питающиеся твердым воздухом, точно так же как дождевой червяк питается землей или какие-нибудь толстокожие чудовища…
— Кстати, — сказал я, — отчего мы не захватили с собой пушки?
Кавор ничего не сказал на этот вопрос.
— Нет, — сказал он, наконец, — нам надо продолжать наш путь. Увидим, когда доберемся до места.
У меня же все было свое на уме.
— Конечно, — вспомнил я, — где-нибудь да найдутся мои минералы, какие бы ни были там условия.
Затем Кавор сказал мне, что желает несколько переменить наш курс, отдавшись на минуту действию земного притяжения; для этого он намерен был открыть на тридцать секунд одно из обращенных к земле окошек. Он предупредил, что от этого у меня закружится голова, и советовал мне протянуть руки к стеклу, чтобы ослабить падение. Я последовал его указанию и уперся ногами в ящики с провизией и цилиндры с воздухом, желая предупредить их падение на меня. Затем ручка щелкнула и окошко раскрылось. Я неуклюже упал на руки и лицо и на мгновение увидал между моими темными, растопыренными пальцами нашу родную землю, в виде планеты на нижней части небесного свода.
Мы были еще очень недалеко от земли, по словам Кавора, всего, пожалуй, в каких-нибудь восьмистах милях, и огромный земной диск застилал все небо. Но уже отсюда ясно было видно, что наша планета имеет шарообразную форму. Материк под нами рисовался смутными очертаниями в вечернем полумраке, а к западу широкая серая полоса Атлантического океана блестела, как расплавленное серебро, озаряемая заходящим солнцем. Я различил, как мне казалось, тусклые, подернутые дымкой береговые линии Испании, Франции и южной Англии… В эту минуту ставень закрылся, и я очутился в странном положении, медленно скользя по гладкой поверхности стекла.
