Еще в бытность свою участковым уполномоченным, испытывал товарищ Амбарцумян гипертрофированную склонность к полу противоположному (он же женский, слабый или прекрасный) - а попросту говоря, был заядлый бабник.
Теперь же, унаследовав от неведомого попутчика обаятельный оскал и неукротимый звериный норов, клыкастый блюститель порядка немедленно стал грозой местных упитанных кариатид, к немалому удовольствию последних - и к не меньшему неудовольствию их мужей-атлантов, которые и рады бы были отвадить разрушителя и наплевателя в их семейный очаг, да побаивались новых атрибутов его мужского достоинства. Когда же товарищ демон Амбар-Цумян изредка отрывался от любимого эротического времяпровождения он тут же, по старой памяти, принимался наводить порядок, чем приводил население в дикий ужас; и в конце концов атланты стали выделять пришельцу по даме в день, решив, что так будет дешевле. Жертва оказалась единственным способом укротить служебное рвение саблезубого уполномоченного.
Выяснив связь между демоном Амбар-Цумяном и еще более могущественным Демоном Юнчиковым, перепуганный Акведук Торнадо поспешил облить выбиравшегося из пентаграммы Манюнчикова святой водой - за что немедленно схлопотал шваброй по колпаку. И если бы не малочувствительный к швабре Живее-Всех-Живых, явившийся на вопли Акведука и отобравший у Павла Лаврентьевича его магическое оружие, то неизвестно еще, чем бы вся история закончилась. Но при виде зомби несговорчивый демон малость поутих и со скрипом согласился пойти к Алтарю.
По дороге они пару раз слышали торжествующее рычание с восточным акцентом и веселый женский визг пополам со стонами - и Филимон крепче сжимал в руках отобранную швабру, озираясь по сторонам.
Над последней дверью прямо в воздухе горела метровая надпись: "Поту-и посюсторонним вход воспрещен!" - так что к Алтарю Павел Лаврентьевич подошел уже один.
Алтарь был дощатый, покосившийся, выкрашенный в ядовито-зеленый цвет, и над ним болтался оптимистичный транспарант: "Выхода нет!"
- Ну и не надо! - буркнул Манюнчиков, и сразу же понял, что напоминает ему алтарь. Святыня до крайности походила на сарай под окнами Павла Лаврентьевича, давно мозоливший чувствительные Манюнчиковы глаза. Сходство странно усиливалось до боли знакомой банкой из-под вишневого компота, стоявшей у подножья. Впрочем, компота в банке уже не наблюдалось, хотя жестяная крышка оставалась нетронутой.
Поглядев с минуту на сей сюрприз природы и вспомнив несколько подходящих к случаю идиом, взял Павел Лаврентьевич огрызок мела, под ногами валявшийся, и задумался. После руку протянул и изобразил на фасаде кривую пятиконечную звезду. Отошел, творением полюбовался - затем вспомнил неожиданно своего сослуживца Сашку Лихтенштейна, и пририсовал сбоку еще одну звезду, на этот раз шестиконечную. Больше на ум ничего не приходило.
И вдруг Манюнчикова осенило. И, кроша скрипящий мел, вывел он поперек Алтаря ту самую фразу, которая уже с полгода красовалась на соседском сарае, возмущая стыдливых старушек и радуя глаз местных алкоголиков - а в конце слово приписал, им же самим в начале нашей истории произнесенное.
Дрогнула земля, звякнула под ногами Манюнчикова трехлитровая банка экс-компота, краснеющая Мать-Вселенная вчиталась в тайное заклятье, неведомое просвещенным магам Атлантиды - и пробудившийся "миксер" всосал в себя все параллельные миры, повинуясь великому и могучему русскому языку, к месту употребленному перпендикулярным Манюнчиковым.
...Не верьте измышлениям о параллельных мирах. Их больше нет. Оскорбленный "миксер" создал из них всего один мир - тот самый, извините за выражение, "коктейль", который мы с вами имеем на сегодняшний день. Не верите - оглядитесь по сторонам. Ну как? То-то же... И ничего, однако, не поделаешь - закон матери нашей, природы...
А вот что касается Атлантиды... Одни утверждают, что она накрылась тем самым, о чем упоминалось в тайном заклятии. Другие настаивают, что соседский сарай с его вечной нестираемой надписью и двумя разноконечными звездами - это и есть все, что от Атлантиды осталось. Третьи считают, что Манюнчиков скрывает Атлантиду у себя в подвале в банке из-под компота - но проверить данный факт никак нельзя, поскольку ключ от подвала Павел Лаврентьевич никому не дает. Четвертые...
Впрочем, мы и не обещали давать ответы на все загадки Мироздания.
ВТОРОЙ ДЕНЬ ИЗОБИЛИЯ
- ...Больше двух изобилий в одни руки не давать!..
Вынырнул Павел Лаврентьевич из-под колес грузовика, обалдевшего от прыти такой неожиданной, и сломя голову кинулся к хвостовому сегменту очереди.
- Кто последний? - риторически поинтересовался встрепанный Манюнчиков, пристраиваясь за двумя мрачными субъектами в одинаковых лохматых тулупах, из воротников которых торчали одинаковые оттоптанные физиономии.
- Что дают, братцы?
Братцы-разбойники подозрительно скосились на объемистый Манюнчиков портфель и отвечать раздумали окончательно и бесповоротно.
- Изобилие дают, - влезла в несостоявшийся разговор общительная дама, поразительно напоминающая свиноматку-рекордистку, недавно вышедшую в тираж. - Вчера завезли. Просили не занимать. Сами второй день стоим.
- Второй день изобилия, - неудачно сострил очкастый представитель межклассовой прослойки между свиноматкой и тулупоносителями. - Вы б за деньгами сбегали, а то вдруг не хватит...
Сунул Павел Лаврентьевич руку в карман, мелочью побренчал и понял, что наличных и на пол-изобилия не наберется...
- Я сейчас, сейчас, - засуетился расстроенный Манюнчиков, искательно заглядывая всем близстоящим в глаза, - я мигом, жене вот только позвоню, и все... Скажете, что я за вами?
- Без номера не скажем! - категорически отрезала Свиноматка, багровея медальным профилем. - Мы тут все... пронумерованные. Четырехглазый, покажи новенькому...
Четырехглазый покорно вздохнул и принялся расстегивать пальто.
- Да что вы, что вы! - замахал на него руками испуганный Павел Лаврентьевич. Четырехглазый увернулся от зажатого в Манюнчиковом кулаке портфеля и продолжил стриптиз.
Павел Лаврентьевич зажмурил глаза, но перед внутренним взором продолжал маячить надвигающийся кошмар: голый синий Четырехглазый, стоящий за изобилием.
- Ничего, земляк, не боись, - доверительно прогудел Манюнчикову в ухо Тулуп Первый. - Мы сами поначалу того... сбежать намылились, да попривыкли... оно только сначала боязно, а там дальше полегче... Давай, профессор, давай рубашечку-то, чего зря в грязь кидать...
Повернулся Четырехглазый к обомлевшему Манюнчикову, и увидел Павел Лаврентьевич номер заветный, и тянулся оный номер от ключицы до ногтя пальца безымянного, и стояла в нем цифирь римская, арабская, и уж совсем никому неведомой национальности.
