Восполнить пробел в протоколе, подробно исследовав причины его возникновения, — лучшего предлога довести до вас свои соображения не найти. Устав отыскивать предлоги и отговорки, выскажу-ка все начистоту, воспользовавшись привилегией женщин, к которой они так редко обращаются, — косвенный вывод, сделанный мною в тот период, когда я была мужчиной, вернее, намеревалась стать мужчиной. Мои свежие впечатления требуют выхода. Радуясь вновь обретенной власти над словами, я не могу не поиграть ими, не могу не насладиться их многозначностью, что, однако, не мешает мне со всей ответственностью заявить, что в моем протоколе вы познакомитесь с данными точными, безошибочными и однозначными.
Petersein masculinum 199 — превосходное средство, пригодное для того, чтобы без риска и без нежелательных побочных явлений превращать женщину в мужчину. Тесты, подтверждающие нашу гипотезу, отличаются именно теми свойствами, которыми, как вы раз и навсегда внушили нам, когда мы были еще студентами, должны отличаться безупречные тесты: они надежны, чувствительны, они улавливают нюансы и правомерны. Я сама их составляла. Протокол я вела самым добросовестным образом. Каждое слово в моем отчете обоснованно.
Но все слова отчета в их совокупности, по существу, ничего не объясняют: не объясняют ни почему я решила стать объектом опыта, ни тем более почему я прервала опыт через тридцать дней и вот уже две недели вновь благополучно существую как женщина. Я знаю, что истина этого слова вы предпочли бы избежать — весьма далека от фактов протокола. А вы с вашим фанатичным преклонением перед результатами измерений заставили меня усомниться во многих присущих только мне одной словах, хотя именно они помогли бы мне теперь оспорить мнимый нейтралитет этого протокола моими подлинными воспоминаниями.
Любопытство, будто бы сказали вы. Любопытство как условная причина моего согласия на этот опыт. А любопытство— порок женщин и кошек, мужчина не одержим стремлением к познанию, жаждой знания. Это соображение я высказала вам, и вы улыбнулись, оценив его по достоинству, если я правильно понимаю вашу улыбку. Вы никогда не спорите, когда вас ловят с поличным. Однако прилагаете все усилия к тому, чтобы вас не поймали.
Мне и самой интересно — почему?
Теперь все хотят знать, какой черт дернул меня досрочно оборвать успешный опыт. Но отчего никто не поинтересовался причинами, толкнувшими меня на столь безумный поступок? Даже вы никогда не задали мне этого вопроса — ни до, ни после. Либо вы знаете все ответы, либо слишком горды и не хотите разоблачить себя вопросами…
Быть может, заведующей отделом кадров следовало поговорить со мной? Ноу нее было полно хлопот с правилами соблюдения секретности. Теперь мне даже как-то подозрительно, что никто из нас не нарушил тогда обет молчания — точно сообщники, чьи рты замкнуты совместным преступлением.
Мой текст заявления, видимо, отличался от текста остальных шестерых или семерых, раз и вы с вашей фанатичной беспристрастностью его подписали. Белый лист официального бланка стандартного формата со штампом «Академия наук». И далее, что я, движимая… руководимая (прогресс науки, гуманистические цели и так далее)… добровольно отдаю себя в распоряжение ученых в качестве подопытного лица (в дальнейшем ПЛ). Я подписала этот документ, следовательно, правда… что была предупреждена об известном риске. Я подписала… что в случае «частичной или полной неудачи» опыта Академия гарантирует необходимое возмещение и компенсацию. (Интересно, что представляли себе вы или заведующая отделом кадров под «частичной неудачей»?)
Все это меня и развеселило, и разозлило одновременно, но бумагу я подписала. Кадровичка смотрела на меня с ужасом и восхищением, а ваша секретарша тем временем разворачивала за моей спиной неизменный во время церемонии награды или назначения букет гвоздик.
Я и сама знала, что я более, чем кто-либо другой, подхожу для роли подопытного лица: одинокая, бездетная. Хоть и не в идеальном, но в пригодном возрасте — тридцать три с половиной года. Здорова. Образование высшее. Доктор психофизиологических наук и руководитель рабочей группы ИП (изменение пола) в Институте гормональных проблем, посвящена, стало быть, в программу исследования, как никто другой, кроме разве что самого директора института. Обучена специальной технике измерений и наблюдений, а также соответствующему профессиональному языку. И наконец, способна проявить чисто мужскую отвагу и свойственное мужчинам умение преодолеть самое себя; оба качества в ходе опыта могут очень и очень пригодиться.
Одно только зачту я в вашу пользу: вы не пытались лживыми словами изобразить как привилегию то, что я считала своим тяжким долгом. Так у меня отпала последняя возможность вспылить, защищаться, забить отбой. Да и как защищаться, когда во время совещания тебе передает пайку с документами директор института? Никак. Ты принимаешь ее. Плотная папка, в которой лежат все материалы, содержащие необходимые будущему подопытному лицу сведения и всем присутствующим известные, и никто из присутствующих не подозревает, что точная копия этих материалов лежит в моем сейфе, а вы твердо рассчитываете, что ни один мускул на моем лице не дрогнет. Мы великодушно разрешим нашим сотрудникам наконец-то умилиться.
Это был понедельник, девятнадцатое февраля 1992 года, хмурый месяц, среднее число солнечных дней которого оказалось значительно меньше среднего числа за последние пятьдесят лет. Но когда мы утвердили дату начала опыта — четвертое марта — и вы закрыли совещание, молча пожав мне, в отступление от своих правил, руку, секунд примерно десять в вашем кабинете светило солнце. Рукопожатие, улыбка, «выше голову», «выдержка и благоразумие прежде всего» — да, в эту минуту, как и всегда, я все понимала. Даже то, что нерентабельно было бы создавать вначале препарат, превращающий мужчин в женщин; для столь нелепого опыта не нашлось бы подопытного лица…
Минуту, на которую вы задержали меня после совещания, вы продлили еще на тридцать секунд, чтобы сказать мне — я, разумеется, это знала, — что petersein минус mas- culinum 199 тоже вполне надежное средство и, как только я пожелаю, поможет мне еще до окончания условленного трехмесячного срока вновь стать женщиной. И ничего более — ни знака, ни взгляда, ни легкого движения век. Вашему непроницаемому выражению лица я противопоставила свою решимость, как у нас издавна повелось.
Моему другу, доктору Рюдигеру, которого вы цените как ученого, хотя и считаете человеком безвольным, пришла в голову спасительная идея: когда я вышла из вашей комнаты, он смерил меня наглым мужским взглядом, присвистнул и заметил:
