На его глазах сцена изменилась, превратилась в холмистую местность, поросшую коническими деревьями полярной растительности на фоне блестящего луга с зеленым покрытием, где паслись дикие четвероногие твари. Их форма не была знакомой, но его народ использовал пастбищных животных всю свою историю, дети их любили и с ними возились, плакали, когда их забивали. Вот только антропоидные чудища с соседней планеты пугали молодых и вызывали защитный гнев у взрослых.
Картинка растаяла, и он подумал, истреблены ли полностью эти люди-звери. Нескольких могли сохранить, разводить в зоопарках, выставлять…
Новая картинка соткалась в голограмму. Это был берег большого пруда, где плавали зеленые площадки диаметром три-четыре шага. Он узнал водных жителей, хотя проявившиеся детали были незнакомы, и еще какие-то предметы парили и пикировали сверху. Очевидно, аналоги насекомых. Такие линии должны быть неизбежным продуктом одинаковых сред.
Он осторожно расширил смотровую щель и увидел, что картина уходит вдаль, будто ей не мешают никакие стены. Вид отвратительно синего безоблачного неба резал глаза. Этот мир, без прикрытия, явно отличался от родного.
С приливом эмоций, неимоверной гордости и чувства достижения он понял, что ему показывают местную планету его народа, подчеркивая сходные черты, которые он должен узнать. Его приветствуют с возвращением.
Картинка снова сменилась, и на этот раз он заплакал.
Капсула лежала посреди поляны в джунглях, сверкающей цветами всех оттенков и нитями грибов, всколыхнувших память, хотя зрелище на самом деле было незнакомым. Высокие влажные стволы тянулись к свету, до самой плотной листвы, покрывающей ветви гигантов, дерущихся за свет, льющийся через фильтр облаков. Потому что здесь был облачный покров, знакомо-серый, прижимающий книзу и вечно моросящий дождиком, который собирали листья, и влага соскальзывала вниз серебристыми нитями. Мелькали яркие насекомые, и существа побольше хлопали отростками, похожими на уплощенные руки, и держались в воздухе, что было удивительно. Они были по-настоящему странными, как и четвероногие мохнатые создания, прыгающие и ползающие по земле, жующие листья и копающие корни.
Вся эта местность могла бы быть его древним наследием, преображенным, и все же странно и истинно подлинным. Его звали в разнообразный, но красивый мир.
С пьяной бесшабашностью любви и узнавания он включил управление энзимами и сделал всю капсулу прозрачной. Он будто стоял посреди парка Родины, окруженный тем, что уже любил.
Скоро, скоро его народ этих новых триумфальных лет покажется ему…
…и будто это желание включило откровение, джунгли растаяли, и у носа капсулы соткалась одинокая фигура, плавающая в темноте, как может только голограмма, неуклюже большая в космическом скафандре, с лицом, скрытым за пластиной шлема, но вполне человеческая по внешней структуре головы, рук и опорных конечностей.
Он встал с кресла, прижался в нетерпении к прозрачному корпусу, лицом к невидимой поверхности, раскинув руки в приветствии.
Фигура сделала тот же жест, древний жест приветствия и мира, неизменный в безднах космоса и времени.
Контуры скафандра стали таять, исчезать, открывая то, что было внутри.
Обнаженное тело было белым, с жесткими конечностями, с клыкастым ртом, с яркими глазами, узнавшими своего беспомощного и древнего врага.
Оно парило, раскинув руки, пародируя ритуал мира.
Краснокровый.
Враг.
Когда появилась первая голограмма - пейзаж нильского берега, где укрепляли деревьями осыпающуюся почву, - Мусад ждал от корабля реакции, но ее не было.
Панорама Швеции с ее хвойными лесами и пасущимися . овцами понравилась ему больше. На любой обитаемой планете должен быть пейзаж вроде этого, сцена буколического мира.
Потом показались лилии Виктория и их прудовая жизнь, и голос с экрана сказал:
- Существо открыло смотровую щель чуть шире. Оно заинтересовано.
Оно? Слишком академично. Про себя Мусад определил его местоимением «он». Конечно, может быть и «она» или вообще какой-то пока что не названный пол.
Четвертая сцена, пейзаж джунглей, вызвал потрясающий эффект. Корпус корабля затуманился, потом стал прозрачным и - Исчез. Интерьер открылся от носа до сопла.
Мусад не стал рассматривать внутреннее устройство корабля - этим займутся десяток камер под разными углами. Его интересовало лишь инопланетное существо.
Оно - нет, он - быстро поднялся с кресла, выставив вперед голову, как гончая, делающая стойку, и подступил поближе к невидимому корпусу. Он был не слишком высок, заметил Мусад, не особенно мускулист, но очень гибок, будто без суставов. (Но как может существо без суставов стоять прямо или выдерживать давление? Инженерный ум Мусада невольно прикинул вариант гидростатической системы с отсеками под управлением нервных импульсов. Вполне реально, но с очень замедленной реакцией.)
Чужак вскинул руки над головой, расправив огромную «пелерину», как лист на солнце, и поднял их в движении, полном экстаза.
Может быть, джунгли или что-то на них похожее - его предпочтительная среда обитания? Он явно был воодушевлен.
Джунгли погасли, и трюм погрузился в темноту, нарушаемую только слабым светом изнутри кораблика.
Перед кораблем появился созданный компьютером человек в скафандре, плавая в метре от пола. Он подался вперед в несомненном восторге, прижался изнутри к корпусу, прильнул лицом к невидимой древесине, как ребенок у кондитерской, и медленно распростер руки. «Кисти» этих рук были пучками серо-зеленых шлангов, мышцы не было видно, но, прижавшись к дереву, эти руки затвердели. Мусаду показалось, что это искреннее, восторженное приветствие.
Оператор библиотеки, очевидно, подумал точно так же, и по вдохновению фигура в скафандре повторила то же выражение дружбы. Потом оператор начал растворять скафандр, открывая находящееся в нем изображение человека.
Он был абсолютно неподвижен.
Мусад увеличил изображение, и лицо инопланетянина заняло почти весь экран. Оно медленно менялось. Складки кожи надвинулись на большие черные глаза, оставив только узкие кружочки. Трубка рта втянулась и одновременно открылась пошире восклицанием сюрприза и удивления. Это было, как если бы ребенок нарисовал веселого клоуна.
Мусад взял общий план и увидел, что «пелерина» полностью поднялась над головой как широкий воротник елизаветинской эпохи, только жилки листа ярко светились желтым,
- Он рад, - сказал Мусад всем, кто мог его слышать. - Он рад!
Пришелец отступил от корпуса, опустил руку к панелям - и темный корпус вернулся на место, глухой и непроницаемый.
