Ночная дежурная архива забрала книгу и сразила меня наповал вопросом:
— А мне как — поцелуя не полагается?
— О! Так вы тоже там были?
— Все были там, дорогая, все кто только мог — нам жутко не хватало людей той ночью. Не скажу, чтобы я была таким уж асом в боевых вылазках, но все-таки, начальную подготовку я проходила в свое время, как все. Да, я тоже была там. Ни за что бы не отказалась!
Я сказала и ей:
— Спасибо, что спасла меня! — и поцеловала ее.
Я-то сделала это чисто символически, чего нельзя было сказать о ней. Ее ответный поцелуй был крепок и недвусмыслен. Она совершенно четко дала мне понять, что, как только я воспылаю страстью к особе женского пола, мне стоит только свистнуть — и она не заставит себя ждать.
Ну что тут будешь делать? Есть в жизни ситуации, к которым никогда нельзя заранее приготовиться. Да, я должна была быть ей благодарна за спасение моей жизни — ведь она рисковала своей ради меня — кроме шуток. Из рассказа Босса я поняла, что операция была не из легких. Причем надо учесть, что Босс всегда описывал любую ситуацию с просто кошмарной недооценкой подробностей. Он бы запросто описал полное разрушение Сиэтла как «небольшой сейсмический инцидент». Благодаря ее за спасение моей жизни, могла ли я обидеть ее?
Не могла. Поэтому я со своей стороны дала ей понять, что смысл ее безмолвного призыва мне ясен, но при этом тайком скрестила, как делают дети, средний и указательный палец на левой руке, что означало, что я вовсе не собираюсь выполнять свое безмолвное обещание.
Наконец она оторвалась от моих губ, но из объятий меня не выпускала.
— Дорогая Фрайди, — сказала она, — хочешь, скажу кое-что по секрету? Ты помнишь, как ты отбрила того нахала, которого там все они называли Шефом?
— Помню.
— Так вот — у нас этот кусок пленки по рукам ходит. Все наши просто в восторге от того, как ты его заткнула. А особенно я.
— Забавно. Не иначе как ты ее и переписала, эту пленку?
— Ну как тебе такое в голову пришло? — улыбнулась она. — Но ты же не против?
Я ненадолго задумалась и ответила:
— Нет. Конечно, нет. Если люди рисковали жизнью ради моего спасения и теперь радуются, когда слышат, что я сказала тому ублюдку, как я могу быть против? Пусть слушают. Но честно сказать, я обычно так не разговариваю с людьми.
— А никто так и не думает! — поспешно заверила она меня, чмокнув в щеку. — Но ты сделала это именно тогда, когда было нужно, и все женщины здесь гордятся тобой. И мужчины тоже.
Похоже, ей не хотелось от меня уходить, но тут вошла дежурная сестра и строго-настрого приказала мне немедленно спать и пригрозила, что сделает мне укол снотворного. А я и не особенно сопротивлялась.
— Эй, Голди, привет! — сказала служащая архива. — Ну, доброй ночи, милая, — попрощалась она со мной и ушла.
Голди? «Золотистая»… Наверняка не имя, а прозвище. Яркая блондинка — ну прямо с рекламной картинки. Она спросила:
— Куда тебе сделать укол — в руку или в бедро? Кстати, на Анну внимания не обращай и не бойся ее. Она не опасна.
— Да нет, все нормально.
Похоже было, что Голди не только все видела, но и все слышала. Похоже? Нет — очевидно.
— Скажи, а ты тоже там была? Ну, на ферме? Когда дом загорелся?
— Нет. Вот когда дом загорелся, меня там уже не было. Я была с тобой в карете «Скорой помощи» — мы спешили как могли, чтобы скорее доставить тебя сюда. Ты была очень плоха, мисс Фрайди.
— Могу себе представить! Голди, поцелуй меня на ночь!
Ее поцелуй был теплый, дружеский и совсем не требовал ответа.
Позднее я узнала, что Голди была одной из тех четверых, кто был послан в дом, чтобы вынести меня оттуда, — один был вооружен только ножовкой, двое вооружены и отстреливались, а Голди — не вооружена, при ней была только медицинская сумка. Но сама она об этом даже не обмолвилась — ни в этот раз, ни позднее.
Мне кажется, что все время после того, как я попала в больницу, я впервые — за исключением тех дней, что провела со своей семьей в Крайстчерче, — была так тепло, спокойно, безмятежно счастлива — каждый день и каждую ночь. Почему? Потому что не была одинока? Потому что чувствовала себя равной среди равных?
Нет, не поэтому. Вы уже, я думаю, понимаете, что главные перемены в моей жизни произошли раньше. У меня давно не было идентификационной карточки, в которой стояли две убийственные буквы — «ИЧ» — искусственный человек. Я могла зайти в душ, не опасаясь, что мне предложат занять крайнюю кабинку. Но ни фальшивая идентификационная карточка, ни мнимая родословная души не согреют. Они только для того и годятся, чтобы вы могли избежать дискриминации и презрения. Все равно вы прекрасно понимаете, что на всей Земле, да и не только на Земле, нет ни одной страны, где таким, как вы, дадут гражданство. Зато есть куча мест, откуда вас вышвырнут, или даже пристрелят, или продадут, если выяснят, кто вы такой на самом деле.
Искусственник лишен гораздо большего, чем родословная. «Где вы родились?» Ну, строго говоря, я вообще не родилась. Я была произведена на свет в лаборатории биоинженерии Детройтского университета. Патент на мое производство принадлежит концерну «Менделин» в Цюрихе. Неплохой такой разговорчик для первого знакомства, а? Но вы такого разговора никогда не услышите — он бы резал слух потомкам тех, кто прибыл в Америку на «Мейфлауэре», и тем, чьи гербы и титулы перечислены в «Синей книге». В моих документах (по крайней мере, в одном из них) значилось, что я родилась в Сиэтле — разрушенном землетрясением городе, где погибли все документы. Идеальное место для потери родителей.
Поскольку я никогда не бывала в Сиэтле, я самым тщательным образом изучила всю литературу и фотографии, какие только смогла разыскать. Теперь самый закоренелый старожил Сиэтла не смог бы уличить меня во лжи.
Но то, что я чувствовала, когда поправлялась и приходила в себя после зверского изнасилования и грубого допроса, не было ни враньем, ни подлогом, и мне самой не было никакой нужды врать никому. Никому — не только Анне, Голди и Теренсу — тому самому юноше, но и двум дюжинам остальных, с кем я познакомилась за время пребывания в больнице, пока доктор Красный не выписал меня. С этими людьми я общалась лично, но на самом деле их было гораздо больше — сколько именно, не могу даже догадываться. Босс добился строгой дисциплины — сотрудники его организации не должны были встречаться друг с другом, если такой необходимости не диктовали дела. Это было таким же не подлежащим обсуждению законом, как и его извечная привычка избегать ответов на вопросы. Ты не сможешь никому выболтать тайн, которых не знаешь, и не сможешь предать человека, которого никогда в глаза не видел.
