Летучий гроб одиннадцати человек продолжал в пространстве свой отныне неведомый путь.
Шел тридцать шестой день пребывания путешественников в ракетном корабле.
Но, собственно говоря, часы и дни определяли условно, по земному времени, пользуясь часами и календарем. На самом же деле, понятия измерения времени, смены частей суток потеряли всякий смысл. Корабль летел неизвестно куда в межпланетном пространстве, при чем, конечно, не было никакого ощущения движения. Воздушная машина работала непрерывно. По словам Тер-Степанова, ожиженных кислорода и азота могло хватить почти на год.
— Только нам, конечно, придется использовать очень малую часть этого количества, — с грустной усмешкой заметил Сергеев — и прибавил:
— Охота мучиться… Закрыл воздушную машину, и все.
— Разве медленно задохнуться лучше, чем моментально сгореть? — возразил пилот.
— А ну к чорту! — истерически закричал Костров. — Зачем ждать? Покончим самоубийством, зарежемся, что ли! Или выпрыгнем без водолазных костюмов в мировое пространство!{13}
— Прыгай, если тебе охота, — сказал пилот, — а я не желаю. Кто знает, что с нами будет? Я не предвидел, что через пять недель после начала полета мы будем еще живы. Конечно, я думаю, что жить нам осталось очень мало. Но добровольно умирать здесь, где в каждый прожитый миг мы можем узнать что-нибудь новое! Радость познавания — самая большая в нашей жизни, и я не хочу лишать себя этой радости. Нет, нет, милый Костров, не дури! Подохнуть успеем. Но я не жалею о жизни. За этот месяц я испытал столько нового, сколько и за тысячу лет не удалось бы на Земле. И кто знает, что еще предстоит за то короткое время, которое нам осталось! Вот, например, я был почти наверняка убежден, что мы летим к Солнцу — больше некуда, казалось. Но теперь уже нет никакого сомнения, что мы удаляемся от него. Помнишь, какой яркий свет заливал в первые дни через окна нашу каюту? А потом он стал тускнеть, и уже несколько дней мы сидим при электрическом свете, и электрические печи тоже все время включены.
— Так куда же мы летим? — спросил стоявший в стороне Петров.
— Дорогой тезка, сколько же раз мне объяснять? — ответил Тер-Степанов. — Если не на Солнце, то, значит, на Юпитер. В пределах солнечной системы после Солнца он обладает наиболее мощной массой и притяжением.
— И сгорим?
— Очевидно.
В каюте опять воцарилось молчание, оно все чаще и чаще овладевало путешественниками. Острота ожидания смерти постепенно притупилась, и население корабля чувствовало себя, как приговоренные в камере смертников, казнь которых отложена на неопределенное время. Человек, в конце концов, привыкает ко всему, даже к ожиданию смерти.
Больше всего обязанностей было, конечно, у Тер-Степанова: он был занят больше всех, и потому, естественно, ему приходилось меньше думать о гибели. Он сохранил за собой общий надзор за кораблем и распорядком жизни в нем.
Чтобы занять товарищей делом и отвлечь их от мрачных мыслей, Семен еще в первые дни распределил между ними обязанности. Веткину он поручил воздушную машину, и, знакомясь с ее остроумным и гениально простым механизмом, юноша впервые оценил мощный ум профессора Сергеева. Семен познакомил Веткина также с конструкцией машины для приготовления воды. Это было необходимо, так как запас воды был взят всего на один день, в виду ее громоздкости. Зато было очень много баллонов с ожиженными газами. Водяная машина была предназначена, разумеется, для пребывания на Луне. Она соединяла водород и кислород посредством медленной реакции.
Высоченный тезка Тер-Степанова, по профессии электромонтер, заведывал динамо-машиной, электрическим освещением и отоплением. Он не уставал восторгаться невиданным устройством маленькой и очень сильной динамо, приводившейся в движение сжатым углекислым газом. В каюте был установлен прибор, который втягивал в себя углекислоту, выделявшуюся при дыхании. Прибор, путем сильнейшего сжатия, превращал углекислоту в жидкость. Затем, проведенная по трубкам к динамо, углекислота, с силой расширяясь и снова превращаясь в газ, приводила в действие машину, коэфициент полезного действия которой был очень высок. Отработанный газ поступал в очистительную машину, и она разлагала его на углерод и чистый кислород. Твердый углерод имел вид кусков графита и являлся как бы отбросом производства. Кислород же, в ожиженном виде, поступал в баллоны, в качестве составной части для воды и воздуха. Водяные пары поглощались особым прибором и, охлаждаясь, сгущались в жидкую воду.[10]
Когда Петров ознакомился с этим изумительным устройством, он заявил с восторгом:
— Профессор Сергеев — гениальнейший человек в мире. Мало того, что он великий астроном, он еще и величайший инженер-конструктор. Пожалуй, на свете никогда не было такого разностороннего человека.
— Был, — отозвался Тер-Степанов.
— Кто же?
— Леонардо да-Винчи. Тот был еще разностороннее, так как, кроме своих огромных научных заслуг, он был еще одним из величайших художников. Но, — помолчав, прибавил пилот, — его работы все-таки не имели такого колоссального практического значения, как работы Сергеева. И, в самом деле, профессор — величайший из людей, когда-либо живших на Земле. Как жаль, что мы больше никогда не увидим его!
— А знаешь, — сказал Петров, — ведь ты был прав в споре с Костровым. Пусть нам осталось жить, может-быть только несколько часов. Что же из этого? За этот месяц я узнал такие поразительные, такие интересные вещи, — вот, например, эти машины и приборы, — что мне кажется, будто я прожил сотню лет. Нет, верно: добровольно умирать не стоит, каждый час жизни ценен сам по себе.
«Сиамские близнецы», Тамара и Нюра, заведывали продовольствием. Впрочем, работы у них было немного. Запас закусок и напитков был очень мал и на второй же день пришел к концу. Но предусмотрительный профессор приготовил годовой запас питательных таблеток. Три таблетки в день давали вполне достаточное питание. Однако в первые дни путешественники испытывали мучительное ощущение голода. Филолог Сергеев, пробывший два года на медицинском факультете, объяснил товарищам, что это ощущение — обманчивое. Оно не означает недостаточности питания организма, а вызывается механическим сжатием пустого желудка. В условиях обычного питания желудок привык быть наполненным и, оставаясь пустым, сигнализирует путем сжатия о необходимости принятия пищи. Но прошло несколько дней, организмы путешественников приспособились к новому образу питания, и чувство голода больше не беспокоило их.
