- А откуда он ее бы взял? - спрашиваю. - Я ему много объяснить не мог, потому как понятий общих нет. Я, - говорю, - даже слов таких в вашем языке не нашел, чтобы о наших делах толковать. Если вам виноватого надо, так не там ищите. Даже, - говорю, - исходя из требований независимой проверки, надлежало бы узнать начальные условия и основные параметры процесса.
Тут дело немного сдвинулось, разделились они. Внутри переменились, в себе. Ну, Главный - тому все равно. Ему что говори, что не говори, он с готовым мнением пришел. Я еще в первый раз почуял, до чего ему не хочется, чтоб мои слова правдой оказались. А вот с другими - по-разному, потому про виноватого это точно пришлось. Только пока не сказал, они сами не понимали, а теперь застыдились.
Я, если честно, так и не думал ни о чем, ни слов не искал, ни доводов. Я их слушал. Потому что они - это и была главная наша беда. Что люди? Ну, не вышло на первый раз - так мир большой, можно в другом месте попробовать. Оно досадно, конечно, что с моими-то, с деревенскими не вышло, а я, правду сказать, сильно и не надеялся. Лучше бы, конечно, с долгоживущими попробовать. А вот они - беда. Потому как им-то, оказывается, и попробовать не хочется. Да нет, не то. Хочется - и не хочется. И стыдно, и обидно, и охота, чтоб все по-старому осталось. Чтоб, значит, мясо есть, а скот не резать. И всего хуже, что там внутри, на донышке. Это с верхним-то, с осмысленным, можно бороться. А вот ежели оно внутри, пока не решится, не сложится, никак не подлезть. Только ведь нашу-то судьбу, не нам, а им решать. В полной мы их власти, а они же ко мне не за помощью пришли, не за советом, а чтоб нежеланье свое оправдать. Я это быстренько расчуял. Мне только Наставник сильно мешал. Что-то с ним неладное было, такая лютая боль, хоть криком кричи. Мне б к нему - уж не говорить! - какие разговоры! - просто душу подставить, чтоб полегчало, а я не могу, я к ним привязан, их должен слушать, потому дело-то не шуточное. - так меня надвое и раздирает.
А молчание тянется, им оно хуже, чем мне: я занят, я при своем праве, я тут обиженный, как ни верти. Если б тут Наставника не было! Держит он меня, нельзя мне вкрепкую драться, всякое мое слово не так по тем, как по нему бьет.
Ну, тут наконец Главный изволил слово молвить:
- В том, что ты сказал, есть известный смысл. Видимо, мы переоценили объем имеющейся у нас информации.
- Не объем, а качество, - отвечаю. Все, что можно было узнать, наблюдая за мной, Наставник вам дал. Просто есть принципиальная разница между поведением одного человека и поведением группы.
Тут один (я его давно приметил: как-то он посвободней прочих) будто даже обрадовался.
- Главный Координатор, - говорит, - он прав! Мы действительно постыдно не учли особенностей групповой психологии. Разумеется, - говорит, - это машинная рутина, для нас - дело далекого прошлого, но это никак не оправдывает. Можно было бы предположить, что при неразвитой социальной психологии и при отсутствии неправильного формирования социальных рефлексов отнюдь не исключена парадоксальная реакция группы на нечто новое.
Это я понял с пятого на десятое, но главное, видно, все-таки дошло, потому ответил впопад.
- Реакция, - говорю, - самая нормальная, какая и должна быть. Помниться, - говорю, - когда один из ваших, ученый между прочим, как вы говорите, личность социально зрелая, забрел сюда ненароком и меня увидел, так он чего-то за оружие схватился. А вы хотели, чтоб люди, в первый раз вас увидев, от радости прыгали?
- Он прав, Координатор, - опять говорит тот. - Мы обязаны были учитывать, что имеем дело с Разумными, а не с каким-то безличным процессом.
Чувствую - сердится Главный. И на него сердится, и на меня, и на то, что не может ответить, как ему думается. Боится, что не поймут его, осудят.
А тут Наставник вдруг голос подал.
- Дело не в его правоте, - говорит, - а в нашей. В том, что мы упорно не желаем видеть этическую окраску проблемы. А этические проблемы, говорит, - находятся вне компетенции Совета Координаторов. А Главному это не по губе.
- Поднимать вопросы этического соответствия стоило бы только индивидууму, этичности поступков которого вне сомнений, - снова подал голос Главный.
Я чуть не вскрикнул, так больно и метко он Наставника хлестнул, прямо как по ране.
Но тот и виду не подал. Отвечает спокойно:
- В делах, касающихся интересов всего общества, интересы и поступки отдельного индивидуума всегда вторичны. Вы повторяете мою ошибку, завышая уровень своей компетентности.
А тот, что посвободнее, ему:
- Всякий вопрос, который может повлечь перестройку экономики и перераспределение ресурсов, относится к компетенции Совета Координаторов. Я считаю, что бессмысленно и даже вредно расширять инициативную группу и нарушать ее состав. Все мы заинтересованы в том, чтобы принять решение как можно скорей, пока проблема не усложнилась еще больше.
- А вы убеждены, - спрашивает Наставник, - что такое поспешное решение окажется верным? Не лучше ли, - говорит, - отложить его до тех пор, пока все выяснится окончательно?
А тот так прямо и рубанул:
- Никто из нас не хочет оказаться в твоем положении, но общество взволновано, оно требует однозначного ответа, и мы обязаны дать его как можно скорее.
- Все равно какой? - спрашиваю я. - Значит, пропади они, люди, пропадом, лишь бы вам беды не было?
- Нет, - отвечает Главный, да так поспешно! - Ты просто неверно понял слова коллеги. Мы заинтересованы в скорейшем решении проблемы исходя как из своих, так и из ваших интересов.
"Говори, - думаю, - говори. Ты б это кому другому порассказал, кто твое нутро не видит!"
А Наставник свое гнет:
- Рассмотрев произошедшее, я не считаю, что самое быстрое решение будет самым верным. По моему мнению, в этом вопросе Совет Координаторов должен передать право решения Совету Ученых.
Чувствую, кое-кто даже обрадовался, а Главный опять злится:
- Чтобы наверняка похоронить вопрос среди разговоров? Оттянуть решение до бесконечности?
А я вдруг чую: Наставник этого и хотел, угадал Наставник. Опять я чего-то не пойму, ведь еще сегодня он совсем другого хотел!
Прямо как в паутине запутался: вроде при мне говорят и вроде о моем деле, а я чую: не то! Тут за всяким словом что-то другое, такое, может, что мне ввек не понять. Зеркальная картинка: что им наши дела - темный лес, то и я, как до их отношений дойдет, колода - колодиной. Ну, я и разозлился.
- Может, хватит? - говорю. - Что мне, - говорю, - в перекорах ваших? У меня боль болит, мне не до того, кто что о ком подумает. Больно, говорю, - вещи несоизмеримые: судьба целой цивилизации и чьи-то счеты!
Зря я так, потому Наставника опять по душе ударило. Что это нынче с ним, что внутри места нет живого?
