- Ну а цель-то у вас какая?
- Будем разъяснять людям, что счастье - в их собственных руках. Что в одиночку они ничего не добьются. Что только объединившись, можно переделать мир.
Люди обязаны понять, что одна-единственная дождевая капля никого не напоит, ничего не сделает... Но слившись воедино, мелкие, почти неприметные капли образуют поток, который сметет плотины. Мы должны сделать мир наш справедливым. Каждый должен получать то, что зарабатывает. Нельзя допускать, чтобы один жил за счет другого.
- Словами мир не переделаешь, дружище, - сказал задумчиво Свен. Неужели ты думаешь, что, скажем, хозяева Уэстерна добровольно отдадут богатства, накопленные в течение веков? В наше время, при механизации и автоматике, которую проклинали рабочие, они наживались. В твое время, теперь, когда автоматы поросли травой забвения, а вы, как говорится, наново изобретаете велосипед и рабочие проклинают ручной рабский труд и все ту же безработицу, - хозяева Уэстерна опять-таки продолжают наживаться. Что же вы, проповедники, сможете изменить в этом миропорядке? Ваши слова будут гласом вопиющего в пустыне.
- Кроме слов есть еще кое-что, - сказал Венс.
- Что же?
Венс посмотрел на собеседника.
- Не все ли тебе равно, Мудрая голова? - сказал он. - Ты ведь убежишь.
- Мне не все равно.
- Раздобудем оружие, - сказал Венс. - Тогда с теми же хозяевами Уэстерна будет совсем другой разговор.
- Ну вот, - добавил он. - Теперь ты все знаешь. Давай прощаться.
- Я не спешу.
- Темнишь ты что-то. Мудрая голова!
- Ничуть. Мы договорились с человеком, который обещал мне продать гелий, что он ждет меня до шести. А сейчас, как видишь, половина седьмого.
- Может, успеешь?
- Как бы не так, - усмехнулся Свен. - Там все время крутится еще один претендент на гелий. Уже, наверно, перехватил товар.
- Тоже беглец?
- Нет, из вашего времени. Его зовут на Х... Хоран, что ли. Вероятно, уже залез а ледяную купель. Но меня это теперь мало волнует, - сказал Свен.
- Не понимаю.
- Я остаюсь с тобой, глупая твоя башка. Неужели до сих пор не понял?
Венс улыбнулся.
- Не у всех мудрая голова, - сказал он.
- Вы зеленые юнцы. А я, слава богу, повидал кое-что в своем веке. Мой опыт вам сгодится.
- Опыт шпура? - невинно спросил Венс.
Свен побагровел, сжал кулаки.
- За такие шуточки... - угрожающе начал он.
Венс примирительно протянул Свену руку - жест, который он успел освоить.
- Вот сейчас у тебя нормальный цвет лица появился, - сказал он. Беглецов с таким румянцем не бывает. - Венс посмотрел Свену в глаза и добавил: - Я верю тебе. Ты был друг Харви.
Когда они возвращались домой, подземка была полупустой. "Словно в добрые старые времена", - подумал Венс.
Новые беглецы, словно стаи осенних листьев, гонимых ветром, двинулись в путь, и век Венса снова опустел.
Свен толкнул Венса в бок и прошептал на ухо:
- Опыт шпура тоже кое-что значит. Я покажу вам такие приемчики борьбы только ахнете.
Душный день разрешился ливнем, который быстро прошел. И сразу в воздухе повеяло осенью. Венс и Свен обходили лужи, молчали. После подземки дышалось легко.
Перепрыгнув колдобину, до половины заполненную ржавой водой, Свен заметил:
- Когда-то здесь был зеркальный асфальт.
Чахлые клены на набережной начинали облетать, и резные листья падали на дорогу.
- Нет с нами Харви, - вздохнул Свен. - Но это, может, к лучшему. Как бы перенес он разочарование?
- Ты не знал Харви, Свен. Он сейчас с нами.
На этом обрывался текст, найденный в шаре, который свободно плавал в окрестностях Сириуса. Рассказ о социально уродливой жизни, об обществе, которое зашло в тупик. Общество Теглы не нашло путей борьбы с миром собственности, с уродливым строем, который калечит лучших своих сынов, строем, который отдает власть на откуп монополиям.
С горечью читали жители свободной, процветающей Земли о тяжкой судьбе тех, кто населял далекую планету Тегла.
К сожалению, рассказ этот неполон. Расшифрованные записи обрываются, и мы узнаем из них лишь, как люди Теглы шарахаются, словно овцы, прыгают из одного века в другой, и цивилизация их, лишенная токов естественной преемственности, хиреет, погруженная в темноту. А ведь тьма не была всесильной. Но развеять ее мог только огонь борьбы, солидарность всех людей.
