Глава 7
Райн ввел отчет в компьютер и еще раз перепроверил свои расчеты. Затем, удовлетворенный результатами вычислений, дал отбой и, тихо напевая какой-то бравурный мотивчик, вынул из ящика свой исповедальный журнал.
Оставшиеся до следующего сеанса связи пятнадцать минут Райн, как обычно, посвятил заполнению очередной чистой страницы красного фолианта. Повторив — теперь уже в письменном виде — традиционный восьмичасовой рапорт и отчеркнув его от неофициальных заметок красной чертой, он приступил к тому, что давало ему силы противостоять одиночеству, — к интимной беседе с неким молчаливым слушателем.
«Единственный действующий обитатель корабля, я переживаю всю глубину и высоту эмоций, не ослабевающих от сравнительно небольшой физической нагрузки и не прерываемых ничьим вмешательством».
Пожав плечами, Райн сдвинул брови и, не исправляя написанного, принялся торопливо строчить дальше.
«Конечно, это означает душевные страдания, поскольку я становлюсь жертвой собственных чувств. Но в то же время испытываю и ни с чем несравнимую радость. Выглянув недавно в иллюминатор и вновь поразившись необъятности Вселенной, я припомнил, что я — вернее, все мы — сотворил для того, чтобы спасти себя. Мысленно возвращаюсь к тому, что с нами было, и теряюсь в догадках, что будет дальше».
Оторвавшись от записи, Райн распрямил спину и неопределенно помахал ручкой в воздухе, не в состоянии короткой фразой сформулировать мелькнувшую мысль.
Так и не придумав ничего путного, он провел красную черту и убрал красный журнал в ящик. Встав с кресла командира корабля, Райн сделал несколько шагов по отсеку и вновь решительно вернулся к пульту. Секунда — и он вновь принялся заполнять убористым почерком листы увесистого фолианта.
«К сожалению, нам не удалось уберечься от безумия, охватившего мир. Пришлось пожертвовать кое-какими идеалами, но, в отличие от остальных — не осознающих, что творят, — мы понимали, чем жертвуем, и пошли на это сознательно.
Справедливости ради следует признать, что на какое-то время мы превратились в равнодушных зрителей — чудовищность происходящего больше не затрагивала душу. Возможно, это была защитная реакция организма на непрерывный ужас — и это спасло наш разум. Порой случалось принимать участие в вакханалиях безумцев, но и тогда мы не теряли из виду уготованное нам предназначение. Однако даже теперь, спустя несколько лет, я сожалею о некоторых поступках… И хотя не считаю, что цель оправдывает средства, мы, тем не менее, уцелели в этом аду.
Да, нам предназначено возродить нормальное человеческое сообщество в условиях не тронутой распадом новой планеты. Наш разум уцелел, и мы способны, надеюсь, достойно воплотить в жизнь поставленную задачу.
Мои оппоненты — если бы таковые нашлись — могут посчитать эту затею утопией. Я чувствую, как нечто подобное мелькает и в моем подсознании. Но будем оптимистами — потому что иначе мы не сможем уцелеть.
Что ни говори — идеальных людей не существует. И мы далеко не безупречны: это проявлялось и прежде, еще до всеобщего помешательства, и только усугубилось впоследствии. Но мы — единая семья, и поэтому общих качеств в нас гораздо больше, чем различий. В этом залог успеха нашего предприятия.
Я искренне верю в это».
Распрямив согнутую спину, Райн размял затекшую руку и взглянул на часы — до очередных замеров еще несколько минут. Поэтому он снова склоняется над журналом.
«Не представляю, как мы смогли выдержать напряжение последнего периода. Степень его я особенно остро почувствовал в сравнении с размеренной обстановкой звездолета: постепенно нервы успокоились, и я понял размеры разрушения своей сущности. Увы, общество безумцев наложило печать и на меня. Однако само осознание падения придает надежду на полное выздоровление, хотя я не сомневаюсь, что со временем мне еще не раз припомнят прежние грехи, — интеллект спящих, не видоизменяясь, дремлет вместе с ними.
Мы все восприняли случившееся как внезапную катастрофу — сродни стихийному бедствию. И наша психика тяжело прореагировала на фатальность изменений. Если бы дали себе труд время от времени оглядываться назад, то смогли бы заранее увидеть признаки надвигающегося кризиса, и травма оказалась бы не столь сильной. Увы, я сделал такой вывод не в условиях реалий Земли, а лишь в безмолвии космического пространства. Что ж, лучше поздно, чем никогда.
Помнится, мы сетовали на то, что прежде было лучше: такое во все времена говаривали и до нас. Еще Иеремия ссылался на проблему роста населения и уменьшение производства. Как оказалось, то были вехи на пути к всеобщему краху. Их не замечали: людям свойственно прятать голову под крыло, действовать по принципу „моя хата с краю“. Даже наше поколение позволило себе роскошь не заметить прихода к власти сначала „красных“, потом „коричневых“».
Райн перестал писать и подумал, что, попадая в стрессовую ситуацию, люди обычно занимаются мелочами, поскольку те не требуют особой затраты сил. Человек по своей сути парадоксален. Райн вспомнил старую байку о чудаке, потерявшем в доме кольцо: он принялся искать его на улице, поскольку там светлее. Губы Райна искривила мрачная усмешка.
Он снова вернулся к журналу.
«Люди всегда стремятся отыскать того, кто будет решать за них все проблемы — и, в зависимости от результата, либо восхвалять его, либо забрасывать камнями. Всегда проще не полагаться на свой разум, а следовать за кем-то, наподобие крыс, бредущих под дудочку крысолова Геммелина».
Написанное развеселило Райна.
«Это стремление спрятаться за чью-то спину породило бесчисленных вождей, фюреров, дуче, пророков, провидцев, духовных наставников разного толка. Хороший профессионал-политик не пользуется спросом — он приземленный практик, занимающийся сиюминутными нуждами людей. А тех привлекают броские лозунги — поэтому с большей охотой они кидаются в объятия к плохим поэтам, плохим художниками и иже с ними: хорошие деятели в области искусств ведь тоже профессионалы и поэтому заняты своим делом, а не политикой. В результате миром правят непрофессионалы, пичкая своих адептов мало вразумительными идеями — простыми, как амеба, и бессмысленными, как мыльные пузыри. Вот под их руководством человечество и подошло к своему пределу. Может быть, всемирная встряска вправит им мозги, а может быть, они так и погибнут, не уразумев, что из века в век своими руками толкали тележку-жизнь к пропасти. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем об этом — связь с Землей потеряна уже сейчас, а впереди еще два года пути.
