В четверг, в двенадцать часов я стоял у развилки дорог и ждал девушку. Снова светило ярко солнце, небо казалось темным и глубоким, и блистало нестерпимым блеском зеркало вод, полыхали красными и желтыми факелами деревья на том берегу, и снова я почувствовал смирение и покой. Даже удивительно, как быстро может меняться настроение человека и как оно зависит от мельчайших, казалось бы, обстоятельств. В руках моих был букет гиацинтов, и я стоял и смотрел не отрываясь вверх по дороге, откуда должна была прийти чудесная девушка, возвратившая мне надежду на счастье. Я так увлекся, что не заметил, как она подошла сзади, со стороны озера, тронула меня за руку. Обернувшись, я увидел ее радостное лицо, озаренное солнечными бликами. Глаза ее смеялись, и в них вспыхивали золотистые искорки, и отражались небо и озеро, и оранжевые деревья на том берегу. Вся она была пронизана солнцем и свежестью, и от нее самой (чудилось мне) исходило сияние, подобное тому, какое видел я на старых иконах вокруг святых. Я до того потерялся, что не мог вымолвить ни слова и даже забыл про букет у себя в руках. - Ну что ж вы молчите?- воскликнула девушка.- Здравствуйте! - Здравствуйте,- отозвался я. Она обошла вокруг и увидела цветы в моих руках. - Ой, какая прелесть! Это вы где нарвали? Я в лесу не встречала таких. - Это не из леса, это из цветочного магазина, специально для вас.- Я протянул букет, и она приняла его двумя руками, прижала к груди и погрузила лицо в лепестки. - Какие чудесные цветы!- сказала она, вдыхая аромат.- Спасибо вам... - Да что ж,- пробормотал я,- цветы как цветы. - А я в лес сегодня ходила,- сообщила девушка. - Вы были сегодня в лесу?- удивился я. - Да, была. Я рано утром пошла. Там так хорошо. Думала, вы тоже придете, но вас не было. Я подосадовал про себя, что не совершил свою обычную утреннюю прогулку. - Ну так что, куда мы теперь пойдем?- прервала мои размышления девушка. - Да куда хотите,- ответил я и сделал широкий жест, словно бы обнимающий целиком всю действительность.- Можно просто погулять, а можно пойти в кафе. Тут недалеко. Хотите, пойдем в кафе? - Хочу,- ответила девушка, и мы отправились в кафе "Снежинка", в котором готовили превосходный кофе и подавали фруктовое мороженое тридцати шести сортов. В кафе оказалось сумрачно и безлюдно: лилась из запрятанных куда-то динамиков приятная музыка, обволакивающая сознание и уносящая в прекрасные дали. Мы прошли между круглых столиков из полированного черного стекла, мимо бархатных портьер, закрывающих окна, мимо динамиков, которых никто и никогда не видел, и сели в темном углу, буквально на ощупь найдя мягкие сиденья. - Как здесь чудесно!- проговорила девушка. - Да,- согласился я,- мне тоже нравится. Я сюда захожу иногда. Нечасто... но теперь, надеюсь, буду приходить чаще,- сказал и украдкой посмотрел на спутницу. Со мной происходило что-то странное. Никогда я не изъяснялся с женщинами таким замысловатым языком. Мне не было нужды на что-то там намекать, обнадеживать и вилять среди прямых и ясных, как солнечный луч, понятий. Бывало обычно наоборот, мои нечастые собеседницы вовсю пользовались эзоповым языком, а я досадовал про себя на их вычурные признания и вполне ясные в своей тайной сути намеки. И вот я сам заговорил подобным языком, сам оказался в положении человека, не смеющего прямо высказать свои намерения. Занятый подобными размышлениями, я не заметил подошедшего официанта. - Андрей, что ты будешь заказывать?- обратилась ко мне Ирина, и я так смешался, что сразу забыл названия всех блюд. "Она назвала меня по имени! Она сказала мне ты!" - А ты... что ты хочешь? - Мне все равно. Заказывай на свой вкус. Я выпрямился в кресле. - Тогда вот что. Принесите два шоколадных мороженых со сливками и два кофе "глясе". Официант ушел, и возникла неловкая пауза. Но девушка снова пришла мне на помощь. - Ты был вчера в Управлении?- спросила она. - Да. А откуда ты знаешь? - Я видела тебя. - Видела? - Ну конечно. Я ведь тоже там была, после обеда. - Здорово,- обрадовался я.- А к кому ты ходила? - Я была в службе комплектации. - Вот как? И что тебе сказали? - Меня, кажется, берут на "Фараон". - Тебя берут на "Фараон"? Это точно? - Точно. Вчера я получила последнее согласование. Через три недели старт. - Но ведь "Фараон" - это же мой корабль! То есть я хотел сказать, что я на нем летал. - Вот и чудесно. Значит, мы полетим вместе. Потому что они еще не назначили командира. Они говорили о каком-то Пагине. Ты не знаешь такого? В это время прибыл официант с кофе глясе и с мороженым, и я должен был сделать добрый глоток холодного напитка, чтобы немного прийти в себя. Сразу столько новостей обрушилось самым неожиданным образом, что голова пошла кругом. Девушка взяла золотую ложечку и принялась за мороженое. Она казалась очень спокойной. - Пагин - это я, и мне бы очень хотелось полететь на "Фараоне",- произнес я, вздохнув.- Но дело в том, что меня отстранили от полетов. Правда, вчера мне сказали, что мою кандидатуру будут предлагать на место капитана. Но это вряд ли пройдет. Дело в том, что я не могу пройти тест на психологическую устойчивость. - А что это за тест? - Да, в общем-то, ерунда. Я и сам толком не знаю. Врачи говорят, что у меня развивается комплекс вины. То есть тут не в этом только дело. А дело в том, что у меня погибла жена двенадцать лет назад, и я никак не могу ее забыть. Поэтому я не могу пройти тестирование. Так они объясняют. Девушка помолчала. - Но что плохого в том, что вы не можете забыть свою жену?- спросила она, снова переходя на "вы". - В этом нет ничего плохого,- ответил я,- и никто меня и не обвиняет. Но я не могу пройти тест на психологическую устойчивость, и меня из-за этого отстранили от полетов. - Странно,- проговорила она. Чашечка с шоколадным мороженым стояла перед ней, рядом лежала на скатерти золотая ложечка. Я почувствовал ее напряженный взгляд.- Скажите, вы любили ее? - Любил. - И теперь любите? - Теперь тоже люблю, но по-другому. Я не смогу этого объяснить. Мертвых нельзя любить так, как живых. Но я помню ее каждую минуту и никогда не смогу забыть. Возникла пауза, девушка осторожно взяла ложечку и подвинула к себе мороженое. - Мне предлагали психокоррекцию, чтобы я забыл ее, но я отказался,добавил я, чувствуя некую недосказанность. - А почему вы отказались?- спросила девушка, не поднимая головы. - Потому что... потому что я не хочу, чтобы в моей голове копались посторонние люди. Я не хочу, чтобы меня подгоняли под чью угодно мерку. Пусть у меня будут недостатки, но я останусь таким, какой я есть. - Странный подход. - Странный?.. А как бы вы поступили на моем месте? - Я не могу этого сказать, потому что никогда не была на вашем месте. Но во всяком случае, я не вижу ничего предосудительного в психокоррекции. Ведь это все делается на благо человека! Просто мы не привыкли еще к этому, а дети наши будут воспринимать ее как должное. Я хотел усмехнуться таким словам, но удержался - слишком серьезно это было произнесено. Не желая спорить, я проговорил миролюбиво: - Я и не говорю, что психокоррекция - это обязательно плохо. Просто наше поколение было воспитано на других принципах, и нам трудно так с ходу принять подобные новшества. Мы воспитывали у себя силу воли: заставляли себя подниматься ежедневно в шесть часов и обливаться ледяной водой; тренировали память, заучивая целые страницы справочников по небесной механике; и мы учились любить свою профессию, читая удивительные книги и мечтая о подвиге. А теперь нам говорят: "Пожалуйте в камеру на сеанс психокоррекции, и через сорок минут вы до дрожи в коленях полюбите космос, у вас разовьется феноменальная память, а сила воли у вас станет такая, что для нее еще не придумали подходящего определения!" - Вы считаете, что это плохо? - Нет, не считаю. Но мне все-таки обидно. То, на что мы тратили годы, теперь достигается за несколько часов и без всяких усилий. - Я вас понимаю,- проговорила девушка.- Но и вы поймите новые поколения. Зачем им повторять ваш тяжелый путь? Зачем им тратить годы на то, что можно получить уже теперь, сегодня! Кругом столько нерешенных задач, и было бы нелепо, имея перед собой прямую и широкую дорогу, отправиться длинным обходным путем, чтобы прийти через несколько лет в ту же самую точку. - Да я никого не осуждаю! Я только хотел объяснить, что чувствуем я и мои ровесники, глядя на этих выскочек. И еще: я никому не позволю копаться в моих эмоциях и перекраивать мою память. - Что ж,- заключила девушка,- имеете на это полное право. - И я все равно добьюсь своего, я буду летать, и без всяких этих штучек. Покончив с мороженым, девушка взяла кружку с холодным кофе, в котором плавал маслянистый желтый шар. Кругом было все так же тихо, плыла волнами приятная музыка, официанты в белых рубашках бесшумно перемещались в полутьме, и я вдруг осознал ненужность, неуместность нашего спора. "Чего и кому я хочу доказать?.." Я попытался вспомнить, с чего у нас все началось, и не смог. Да и не сильно хотелось. Зачем напрягаться, когда так спокойно вокруг? И к чему вообще любые споры, когда действительность сама ответит на все вопросы и одобрит одних и накажет других. Мне пришло в голову, что мы принадлежим к разным поколениям и поэтому по-разному оцениваем одинаковые вещи. Ирине лет двадцать пять, не больше, а мне целых тридцать пять. Десять лет - огромная дистанция в наше стремительное время, и естественно, что мы по-разному смотрим на то, что как раз возникло и развилось в прошлое десятилетие. "А поэтому... поэтому не буду больше с ней спорить ни о чем. Было бы верхом глупости спорить мне с такой девушкой на какую угодно тему!" Подошел официант, и я заплатил по счету. Мы встали и снова пошли меж черных полированных столиков, мимо динамиков и портьер - к выходу. Девушка шла впереди, чуть наклонив голову и прижимая двумя руками к груди сумочку, и столько трогательности было в ее походке, Ирина казалась такой беззащитной, что внутри у меня все поднялось жаркой волной, и я понял, что ради этой девушки я не задумываясь пожертвовал бы жизнью.
