Ярош помчался прочь. Король не стал его преследовать, он торопился к женщине, которая спешилась и склонилась над Виттом.
— Ана! — в тревоге закричал он. — Отойди от него!
Ярош налегал на плетку и не мог отделаться от странных мыслей. Ему все казалось, что когда-то он уже это видел: в левой руке меч… короткий замах правой и — резкий, как вспышка молнии, снизу вверх косой удар кинжалом…
И вдруг его самого словно ударили.
— Властислав? — оторопело произнес он и на ходу обернулся, чтобы еще раз взглянуть на женщину.
Рана в груди Аны снова открылась после нападения. Она бредила, никого не узнавала. Король ходил черный, с трудом понимая, что ему говорят. Муха, забившись в угол, за портьеру, часами сидел там неподвижно, вслушиваясь в прерывистое дыхание больной, ее бессвязные слова и наблюдая за королем, который день и ночь мерил комнату шагами. Через неделю Ана наконец пришла в себя, но Страба, понимая, что это лишь передышка перед концом, решился на разговор с королем.
— Больше нельзя тянуть, мой правитель, — тяжело вздохнув, сказал он. — Нужно прижечь рану каленым железом.
— Это поможет? — выдавил из себя король.
— Я надеюсь. Но… будем готовы ко всему… Она может умереть и во время прижигания…
— Ты спятил, раз предлагаешь мне такое, — страшно улыбнувшись, сказал король и похлопал лекаря по плечу.
— Это единственный выход, — твердо сказал Страба. — Если мой король хочет, чтобы девушка выжила. Мой отец только так лечил безнадежных больных — или они навсегда излечивались, или их страдания заканчивались быстрее…
Король захохотал. Страба опустил глаза и стоял молча.
— Я согласен, — неожиданно прервав смех, сказал король.
Ана лежала на кровати, вытянувшись и закрыв глаза. По комнате бесшумно сновали люди — она не замечала их. Принесли жаровню, на которую положили короткий железный прут. По знаку Страбы, прислуга покинула покои.
— Кто это сделает? — вполголоса спросил король.
— Я попросил Бивоя, — сказал Страба. — Руки привяжем полотенцами, а на ноги сядет кто-нибудь из его лучников.
Услышав их разговор, Ана открыла глаза. Ее больной взгляд привел короля в смятение. Она приподнялась на локтях, и, увидев жаровню и склонившегося над ней короля, вздрогнула и вся сжалась.
— Уберите огонь… У меня болят руки… — едва слышно сказала она.
— Ана…
— Ты будешь меня пытать? — шепотом спросила она короля.
Король стиснул зубы, резко повернулся и вышел.
— Позовите Бивоя, — сказал Страба.
… Король широкими шагами метался по коридору. Приближенные и прислуга в молчаливом ожидании понуро стояли вдоль стен. За дверью, ведущей в комнату Аны, была тишина. Она тревожила всех еще больше, чем если бы оттуда доносились страшные крики.
Ожидание стало совсем невыносимым, когда дверь неожиданно отворилась. Вышел Бивой, немолодой черноволосый военачальник вместе с несколькими своими лучниками, и сразу вслед за ними — Страба. Король замер на месте.
— Мы всё сделали, — ни на кого не глядя, негромко сказал лекарь.
Покачнувшись, король перевел дух и шагнул к дверям, вслед за ним бросились остальные. Ана полулежала на кровати. Взгляд ее черных глаз, под которыми залегли тени, был холодным и застывшим, словно жизнь уже покинула ее измученное тело. Только слабо подрагивали пальцы рук, лежащих поверх атласного одеяла.
Король в нерешительности остановился у постели.
— Больно, Ана? — пытаясь скрыть тревогу, наконец выдавил он.
Не узнавая, она взглянула на короля и поднесла к глазам свои ладони.
Дора нещадно хлестала коня, который все сильнее хромал на заднюю правую ногу — отряд всадников, за которым она тайно следовала уже больше часа, уходил по заснеженной равнине. В сумерках ей труднее будет продвигаться, чтобы не отстать, а тут еще захромал конь… Всадники были гонцами, причем, королевскими. Они что-то везли в большой крытой повозке, охраняемой со всей тщательностью, на какую только были способны эти отцовские остолопы-ратники, разжиревшие от безделья, разнежившиеся от сытой жизни. Они и в седле-то держатся кое-как, того и гляди вывалятся… В Доре бушевала злость. А королевская дочь, как нищая, бездомная бродяжка, скитается в поисках куска хлеба! Но когда-нибудь этой несправедливости будет положен конец. Дора твердо верила в свою судьбу.
Отряд остановился на ночлег у трех одиноких сосен, наполовину заметенных снегом. Дора укрылась в овраге и ждала до ночи, благо мороз был слабым, а под седлом коня — теплая звериная шкура, свисающая почти до земли. Под ней Дора и отсиживалась. Она с малых лет научилась выживать в открытом поле, прятаться и появляться в неожиданный момент, убивать без жалости и притворяться обиженной. Она давно усвоила людские привычки, поэтому сейчас просто терпеливо ждала, когда ночных дозорных, выставленных у повозки, сморит сон.
…Луна неторопливо плыла в облаках. Проникнув в спящий лагерь, Дора подкралась к повозке, отогнула меховой полог и юркнула внутрь. Она быстро ощупала длинный узкий ящик, занимающий всю повозку. Судя по количеству сопровождающих его, поклажа дорогая… Хорошо бы, если б это были драгоценности…
Дора открыла обитую бархатом крышку. В темноте нельзя было разобрать, что лежит внутри. Она приподняла полог, и лунный свет озарил таинственный предмет, охраняемый отрядом ратников. Он засверкал, как блики солнца на воде, как самый большой алмаз в короне ее отца… Дора с трудом сдержала радостный возглас. Лучшей новости она не могла получить!
Она вернулась к своему коню и снова забралась ему под брюхо. Радостное возбуждение не давало ей уснуть. Гонцы объезжали земли Сохора с большим королевским мечом! Она помнила его, этот большой, почти в человеческий рост, сверкающий железный меч, выставленный в тронном зале как символ могущества и власти королевства! Сколько раз, еще девочкой, Дора, подставив скамью, гладила его осыпанную драгоценными камнями рукоять, разговаривала с грозным и безмолвным оружием и лелеяла свои мечты…
Наконец-то… Наконец-то отец собрался повоевать… Королевские гонцы повезут меч по селам и деревням, и, завидев его издали, в страхе заплачут женщины и возрадуются мужчины, стосковавшиеся по настоящему делу. С нетерпением они наточат свои мечи, навострят копья, натянут новую тетиву на луки и изготовят стрелы. Они выберут коней получше, бросят под расписные седла звериные шкуры и привяжут к ним молоты и тяжелые палицы. Они вденут в уши серьги, наденут кожаные наколенники, косматые шапки и шлемы из бычьей кожи с железным обручем, прикроются щитами, крест-накрест окованными красной медью. Всех, кто ростом выше него, соберет меч под знамена Сохора! Зазвенят стремена, уздечки и шпоры, и долго будут рыдать женщины вослед устремившимся на кровавую сечу… Нетрудно будет им доскакать до поля битвы — труднее вернуться обратно…
