В это утро Иван нацарапал на стенке седьмую черточку - миновала неделя с того - первого - 30 февраля. Первого, потому что и на второй день в "Зорьке" стояло то же самое число, только среду сменил вторник. На третий день тоже было 30 февраля, но уже суббота. Поняв, что и на четвертый день, даже если он окажется, скажем, понедельником, все равно будет тридцатое февраля, Иван прибег к способу Робинзона Крузо. С той разницей, что Робинзон делал зарубки на дереве, а Иван рисовал на беленой стене очередную черточку, чаще всего горелой спичкой.
Сегодня он чиркнул спичкой по стенке уже по привычке, усмехнувшись про себя: черточка-то последняя. Потому что всю эту неделю Иван занимался не только тем, что отмечал очередное тридцатое февраля. Просыпаясь с рассветом, он торопливо натягивал доху и, нахлобучив ондатровую шапку, купленную у мордастого киоскера за полторы гривны, осторожно выходил, стараясь не потревожить хозяйку, и по безлюдным еще улочкам пробирался в сарай маслобойки. Препятствие в виде сторожа он устранил испытанным способом- гранатой. Не "лимонкой", конечно, а "Лимонной". Оружие оказалось безотказным, хотя и дороговатым - в Ивановом времени сторож удовлетворялся втрое более дешевым "Вин де масэ".
Работая с утра до позднего вечера, Иван сделал с машиной то, что в просторечии называется "раскурочить", а проще говоря, разобрал ее до винтиков. И тут проявился закон, имеющий в физике легкомысленно кулинарное название: закон бутерброда. Закон этот состоит в том, что уроненный бутерброд обязательно шлепнется на пол маслом вниз - отсюда и название. Но поскольку действие "закона бутерброда" бутербродами не ограничивается, а проявляет себя в самых различных и непредвидимых случаях досаднейшими сюрпризами, тo чаще всего он известен под значительно более точным но еще менее научным названием - "закон паскудности". В нашем случае закон этот проявился в том, что, только разбросав машину почти до молекул, Иван убедился, что работу проделал напрасную: поломка была пустяковейшая, не поломка даже, а так - пустячишко: перегорел резистор пускателя. И заменить этот резистор, который Иван, вовсе не будучи славянофилом, называл прежним его именем "сопротивление", было раз плюнуть. Поняв это, Иван плюнул - надо же, сколько времени впустую просадил! Впрочем досада его улетучилась через считанные секунды, в течение которых до него доходило главное и самое важное: машина практически цела. На сборку уйдет еще одно тридцатое февраля. Резистор не проблема - в любом трехрублевом школьном "радиоконструкторе" этих резисторов горсть.
Сборка машины была уже позади, и в это утро Иван пришел в сарай, чтобы навести последний "марафет", после чего оставалось только купить резистор, воткнуть его на место - и "ариведерче, Рома"...
Иван присел на кирпичи, накрытые ветошью, и вытащил припасенную с вечера еду. В первые дни он пытался поесть в столовой, но, когда бы он ни пришел туда, на дверях висела писанная золотом по черному табличка, на которой в зависимости от времени дня значилось "Закрыто на завтрак", "Закрыто на обед", "Закрыто на ужин". На помощь пришел тот же киоскер - у него Иван купил три банки кальмаров, попутно узнав, что это и есть те самые "пружанки", и метровой длины закрученную жгутом булку, называвшуюся "франзоля".
Пружанки, напоминавшие плохо проваренную резину, Ивану не понравились, но крутить носом он не стал, рассудив, что жевать кальмаров все-таки калорийнее, чем читать золоченую вывеску на столовской двери.
Сжевав очередную банку резиновых калорий, Иван просвистел два такта "Яблочка" и пустился добывать резистор...
Только в пятый раз прошагав квартал из конца в конец, Иван понял, что радиомагазина на том месте, где ему положено быть, нет. Дом в полтора этажа, где за узкими витринными стеклами должны были лежать аккуратно расставленные радиодетали, стоял на своем месте. Но в окнах его были выставлены не радиодетали, а сбившиеся в тесную толпу разнокалиберные горшки с геранью. Над дверью висела вывеска, на которой было выведено вязью: "Карвон сарой". Иван было понадеялся, что так здесь радиомагазин называется, но робкая надежда протянула хилые ножки, едва только Иван прочитал чуть ниже: "Постоялый двор". И уже машинально скользнув по другим надписям - "Готель", "Весница" и еще каким-то, он отвернулся и зашагал прочь. И тут на противоположном тротуаре он увидел Ваську Трошина, танцплощадочного заведующего. Трошин стоял с видом витязя на распутье. Иван через плечо оглянулся - на ближнем доме висела вывеска "Трактиръ", а чуть подальше - "Шинокъ". Жуков машинально отметил, что заведений этих он не помнит почему-то, но раздумывать не стал и кинулся через дорогу к Васе. Тут бы и мог закончиться наш рассказ, потому что из-за угла с трамвайным лязгом вылетела группа всадников с копьями наперевес. Зазевайся Иван на секунду - и прости прощай, Иван Жуков! Но чудом каким-то он вывернулся из-под копыт, ощутив затылком конское дыхание, полуоглохший от лязга, пронесшегося у него над ухом, Иван выскочил на тротуар и остановился, глядя вслед странным всадникам, вырядившимся в костюмы из водосточных труб, молочных бидонов и с рогатыми ведрами на головах.
- Скачут, сволочи, - раздалось рядом. Жуков обернулся. Рядом стоял Васька, глядя вслед отдаляющемуся грохоту. В прищуренном взгляде его стояла зависть, и зависть прозвучала в слове, которое он произнес то ли про себя, то ли обращаясь к Ивану:
-Лыцари...
Жуков инстинктивно почувствовал, что Трошнн его не узнал, и убедился в этом тут же, когда просил:
- Извините, гражданин, где здесь радиомагазин?
Васька подозрительно посмотрел на него, Ивану показалось, что он вроде принюхался даже:
- Чего?
- Радиомагазин...
- Какой магазин?
- Да радио!
Васька обалдело смотрел на него.
- Да ты что? - обозлился Жуков. - Тебя же человеческим языком спрашивают: где здесь радиомагазин?
Трошин мигнул и плаксиво сказал:
- Какое радиво, чего вам, гражданин, надо? - стал по-рачьи отодвигаться. Оказавшись на относительно безопасном, по его мнению, расстоянии, Васька уже другим тоном вскрикнул:
-Вот я стрельцов сейчас кликну! Иван махнул рукой и повернул прочь. Сначала он обращался со своим вопросом к людям посолиднее с виду. А потом, ошалев от бессильной ярости, стал бросаться ко всем прохожим. Одни на его вопрос недоуменно пожимали плечами, другие пытались сообразить, что он хочет от них, третьи ускоряли шаг и еще долго подозрительно оглядывались на него. И ни один из нескольких десятков спрошенных, очевидно, даже и не слыхал прежде слова "радио". Охваченный отчаянием, Иван продолжал кидаться на прохожих, осознавая уже, что никто здесь и понятия не имеет о радио, а это значит, что радиомагазина и быть не может. А нет радиомагазина - нет и резистора. А это значит, что ему, Ивану Жукову, труба.
