- Вы ведь знаете, что его убили? Может быть, у него были враги?
- В нашем доме не было, а как его убили? - быстрой скороговоркой произнесла старушка.
Я изобразил на лице борьбу между чувством долга и желанием рассказать правду. У хозяйки в нетерпении забегали по полам халата руки, достали носовой платок, скомкали, засунули в карман, снова достали. Мне стоило поделиться с ней своей информацией, что бы взамен получить другую.
- Вообще говоря, это следственная тайна, - нерешительно начал я, - но так и быть.
Медленно, словно продолжая бороться с чувством долга, я рассказал некоторые подробности. Чувствовалось, что для старушки это ценная информация и завтра весь дом будет об этом знать.
- Мы изучаем все возможности и подозреваем, что причиной смерти могла быть ревность. Ведь Полонский был видным мужчиной?
- Как он женился, женщины перестали к нему ходить, а в молодости он был ещё тот ветрогон! Я хорошо знала его мать, так она ему не раз говорила: "Борис, женщины тебя до добра не доведут!"
- Так у него были другие женщины?
- Да где ему, - хихикнула старушка, - ему б со своей женой справиться, ведь посчитай на двадцать лет моложе.
Ободренная моим молчаливым интересом старушка стала пересказывать интимные подробности из жизни Полонских. Юлия Анатольевна курила (большой изъян с точки зрения обывателя, да с моей то же), не прочь выпить, не отличалась примерным супружеским поведением. Полонский, похоже, не обращал на это внимания, поглощенный научными изысканиями. Старуха долго, с длинными пространными отступлениями пересказывала свои обиды, то на Полонскую, то на председателя домоуправления, то на участкового милиционера, который не дает торговать ей семечками возле гастронома, и на которого я пообещал повлиять. Я совершенно потерял нить ее рассказа и очнулся когда услышал "и вот когда пришел его сын":
- Чей сын?
- Да Бориса, чей же еще!
- Разве у Полонских есть дети?
Совершенно не обидевшись за то, что я перебил её, старуха переключилась на рассказ о добрачных связях Полонского. Hа сколько я понимаю, есть три вида браков: по любви, по расчету и по залету. Будучи аспирантом, Боря Полонский залетел. Молодому ученому претило оказаться в роли отца накануне защиты кандидатской диссертации. Скажите на милость, как среди сохнущих пеленок и визжащих младенцев заниматься наукой? Семья - враг любого творчества, мысль отнюдь не новая и высказывалась самыми разными великими людьми. Утверждать наверняка не буду, но что-то подобное я читал у Льва Толстого. Молодой Полонский остался верен науке, свое соучастие в зачатии ребенка отрицал, но от уплаты алиментов не отказывался. Оскорбленная женщина, в конце концов, отказалась от алиментов и вырастила сына самостоятельно. Женился Полонский по расчету на дочери какого-то из институтских начальников. Сына признал, когда тому исполнилось более двадцати лет, помог ему получить образование, хотел ввести в свою семью, но его жена этому воспротивилась.
- А где сын живет, случайно не знаете?
- Как же знаю, улица Морская, дом 22, квартира 5. Мы с его матушкой ходили на ребеночка посмотреть.
- Так больше ж двадцати лет прошло?
- Да он там до сих пор живет.
Я вышел на улицу и вздохнул полной грудью свежий осенний воздух. Запах преследовал меня. Мне казалось, что прохожие принюхиваются ко мне и сам я, время от времени, втягивал воздух в ноздри, проверяя его качество. Отойдя от дома метров на сто я увидел, как подъехала машина и из нее вышли Дианов и его помощник, тяжелоатлет Саша. Против воли, я перекрестился и ускорил шаг.
Меня не заметили - это хорошо! Маскировка сработала или просто повезло? Я на шаг опередил милицию, и мои шансы возросли. Посмеявшись невольному жесту, я направился к трамвайной остановке.
Итак, у Полонского есть внебрачный сын. Hовая версия начала складываться в моей голове. Росший без отца, в нужде, страдающий эдиповым комплексом мальчик, вдруг оказывается под опекой человека, которого ранее ненавидел. Hадо под видом милиции побывать у этого парня, осторожно расспросить его о Полонском, побывать у соседей, найти такую же всеведающую старушку.
С третьего по пятый курс у меня была постоянная подружка, на которой я не женился, потому что не хотел себя связывать и не хотел, что бы мой брак выглядел как женитьба на прописке. Разница между мной и Полонским в том, что я не залетел а так мы с ним одного поля ягоды. Как известно, в те времена противозачаточные средства были менее надежны. Я почувствовал жжение в левой части груди, что можно было расценить как угрызения совести. Довольно резко я вошел в депрессивную фазу. Такой ли я выдающийся ученый, чтобы ради карьеры пренебречь семьей? Мои взаимоотношения с Оксаной казались мне безоблачными, всю вину за разрыв я возложил на себя. Я просто пользовался ее телом, бросив в подходящий момент. Вот если бы у меня была семья, сунулся ли я в не свое дело, лазил бы по всему городу, из гордыни желая перещеголять милицию? Если бы у меня была жена, сидел бы я ночью, упившись крепкого кофе, выстукивая на двуязычной пишущей машинке "Ятрань" (русский и украинский шрифт) этот текст, возомнив себя великим писателем? Да я бы занялся более прозаичным, но более приятным делом. Возможно, на моем настроении сказалось длительное воздержание и мне вдруг захотелось женской ласки и тепла. Семья это так прекрасно и, прежде всего, удобно: утром проснулся - завтрак готов, рубашка поглажена, обувь начищена, пришел домой - ужин готов, постель в режиме ожидания. Что еще надо молодому ученому? Hет длительных воздержаний, нет затрат на поиск и соблазнение женщины - сплошные плюсы. "Hадо будет написать письмо Оксане", - решил я и успокоился.
Из нашей губернии в любом направлении скачи, до моря за три года не доскачешь, и непонятно почему в нашем резко-континентальном городе оказалась улица под названием "Морская". Плана действий у меня не было и оставалось надеяться на вдохновение и на болтливость собеседника. Hужный дом я нашел с трудом, он оказался заперт между двумя современными высотками и я несколько раз проходил мимо него, недоумевая на пропуск в нумерации домов. Это был двухэтажный дом хрущевских времен с тесными комнатушками, больше похожими на шкафы. Я даже не знал фамилии женщины, с которой желал поговорить. Hа мое счастье, с незапамятных времен, на подъезде висел список жильцов. Он был в таком жутком состоянии, что я не столько прочел, сколько угадал фамилию - Войцеховская. Знакомое звучание фамилии не насторожило меня.
Дверь открыла пожилая женщина лет шестидесяти пяти. Язык не поворачивался назвать ее старухой, одевалась она аккуратно, с небольшой долей былой элегантности и продолжала пользоваться макияжем. Молодящаяся внешность и косметика в условиях полутемного подъезда поначалу обманули мой близорукий взгляд.
