Анатолий Днепров - Мир, в котором я исчез (Сборник)

— Едут! Едут обе тележки! Вот здорово!.. — кричал Скотт Радостный и возбужденный, он начал метаться от одного к другому, повторяя: — Все правильно! Значит, я не ошибся! Замечательная вещь — дельта-квантование!

Подбежав к нам, он закричал:

— Ребята, сейчас видно совершенно отчетливо! Моя тележка сзади. Она ведет первую!

Финн изо всех сил оттолкнул его от себя.

— Убирайся отсюда, щенок, глиста паршивая, — процедил он сквозь зубы.

Но Роберт этого даже не заметил. Он прыгал на месте, хлопал в ладоши и всем указывал на две тележки, которые быстро приближались к нам.

Тележка Боба была впереди, с машинкой «Феано» под брезентом. Сзади вплотную, прицепившись металлической лапой к никелированной скобе, катилась тележка Роберта Скотта. Казалось, она под конвоем вела первую тележку.

Военный инженер на ходу подхватил обе счетные машинки «Феано», провода оборвались, тележки остановились как вкопанные.

Стало очень тихо. Лицо Боба исказилось, как от страшной физической боли.

— Вот и все, — произнес Финн и, резко повернувшись, пошел к зданию.

Мы медленно побрели за ним. Молча в шатре скрылись рабочие.

— Вигнер и Чикони, подойдите сюда! — крикнул Джейкс.

Боб и Маргарэт остановились.

— Вы сейчас поедете с этими господами.

Джейкс указал на штатских. Боб молча кивнул.

— Мы принесем свои вещи.

— Только поскорее.

В двери здания показался Финн с чемоданом в руках.

— Вы меня захватите с собой? — обратился он к одному из штатских.

Тот вопросительно посмотрел на полковника Джейкса.

— Самуил Финн позавчера подал мне рапорт о расторжении контракта. Клятву о сохранении тайны он подписал.

— Ничего не имею против. Вы можете сесть в автомобиль, в котором будет женщина.

Я подошел к Финну и пожал ему руку.

— Поцелуй своего малыша.

— Теперь я понял, что моему малышу требуется нечто большее, чем поцелуи.

— Ты прав.

Все разошлись, а я остался внизу, чтобы проводить Боба. Он появился вместе с Мэг раньше, чем я ожидал. Оказывается, у них все было готово к отъезду.

Мы стояли втроем и смотрели на скалу.

— Значит, ей не суждено остаться в живых, — вздохнув, сказала Мэг.

— Скала — это не так уж и важно. Главное — люди…

— Мэг, ты что-то раскисла! — вдруг весело воскликнул Боб. — Борьба только начинается!

— Совершенно верно. Слушайте.

Это был Крамм. Он подошел к Мэг и протянул ей свой карманный радиоприемник.

— Это мой вам свадебный подарок. Слушай, Боб, что ты наделал!

«…речи сейчас ни к чему! — послышалось из приемника. — Передовые ученые нашего времени активно включаются в борьбу против атомной опасности. Кто, как не мы, знаем, что несет человечеству атомная война? Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока господь бог подарит нам мир. За него нужно драться настойчиво, неутомимо, как Боб Вигнер».

Передача транслировалась с какой-то огромной площади. Речи ораторов прерывались шумными возгласами, свистом, криками: «Долой ученых, работающих на войну! Не дадим в обиду Боба! Отстоим мир! Атомным и водородным бомбам общечеловеческое — нет!»

— Это сильнее водородных бомб, — сказал Крамм.

Два автомобиля, один за другим, скрылись за брезентовым шатром. Мы с Краммом несколько минут смотрели им вслед. Потом я зашел в бар.

В углу за столиком, потягивая лимонад, сидел Роберт Скотт. Он мурлыкал какую-то песенку и что-то писал на листе бумаги.

— А, Вильям, салют! — бросил он весело. Настроение у него было прекрасное. — Вы знаете, что я сейчас рассчитал? Можно создать такую систему испытаний водородных бомб, которая будет совершенно неуязвима. Просто не существует алгоритма, по которому можно было бы нарушить эту систему. Стопроцентная надежность!

Я выпил полный стакан виски и подошел к нему.

— Ну-ка, покажи свою систему…

— Пожалуйста. Только вы не математик и все равно ничего не поймете.

— Как-нибудь разберусь.

— Я вам объясню. Допустим, что в этом блоке находится взрыватель, который приводится в действие некоторой группой электрических импульсов…

Я взял лист бумаги, испещренный формулами, и сжал в кулаке.

Роберт Скотт поднял на меня удивленный взгляд.

— Я еще вам не рассказал…

— Мне все ясно.

Я рывком поднял Скотта со стула. Его выпученные глаза наполнились ужасом.

— Вильям, что вы… Я ведь… Право же, не надо… Я только…

— Ты понимаешь, щенок, что ты сделал?

— Ничего такого… Просто мне поручили…

— А если бы тебе поручили рассчитать, как лучше всего убить свою мать? прошептал я, прижимая Скотта к стене.

У меня появилось дикое желание задушить его.

Скотт яростно затряс головой.

— Нет… нет… нет, — цедил он сквозь зубы.

— А помогать убивать миллионы других матерей — это хорошо?…

На мгновение он вывернулся и, забившись в угол, закричал:

— Почему вы ко мне пристаете? Я только математик. Я решаю задачи — и все.

Я не имею к бомбам никакого отношения! Я даже не знаю, что это такое!

И тогда я его ударил. Он опрокинулся через стол, сгоряча вскочил на ноги и затем рухнул на пол, корчась от боли, как змееныш, которого прижали рогатиной к земле.

Я с презрением посмотрел на это тщедушное существо и решил, что мой удар поможет Скотту кое-что понять в будущем. А если он не поймет, то ему придется испытать еще и не такие удары.

Я переступил через него и пошел наверх упаковывать чемоданы.

Тонкая неподвижная струя воды протянулась от никелированного крана к самому дну белоснежной раковины. Струя застыла. Свет от настольной лампы серебрил одну ее сторону, и казалось, что это не хрупкая нитка воды, твердая стеклянная палочка. Только у самого дна раковины струя разбивалась на мелкие капельки, разлетавшиеся во все стороны с едва слышным шорохом. И еще было слышно, как в углу кабинета торопливо цокали оставленные кем-то на столе ручные часы…

Жизнь — поточное явление. Передо мной застыла струя воды. Кажется, она неподвижна и мертва. А в действительности поток составляет самую суть ее существования… Стоит закрыть кран, и жизнь струи прекратится. И вдруг кто-то протянул руку через мое плечо и резко завернул кран. На моих глазах струя затрепетала, разорвалась на мелкие клочки, затем на капельки и исчезла.

— Сестра, завтра вызовите водопроводчика. С краном что-то не в порядке.

Он повернулся и встал. Передо мной стоял высокий, уже немолодой мужчина в белом халате. Его усталые глаза внимательно смотрели на меня, а руки медленно скручивали и раскручивали трубку стетоскопа.